Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
_____________________
Насчет моих придирок к словам — ведь я предупреждала Вас, что это чисто субъективное, мое,ощущение слов. Спорить тут не о чем: такие обороты, как «было брошено оскорбление в его адрес» или «Я хотела сыграть, да не получается», — для менязвучат как vulgar. Но Вы имеете основания сказать мне, язык меняется — и я имею право НЕ признавать этих слов только у себяна странице.
Будьте здоровы и пишите хоть открытку, чтобы я знала, где Вы и что.
Дорогая Лидочка!
Я написал для «Семьи и
369
Упомянута Л. М. Иванова.
Хотя наши «прения о словах» по обоюдному согласию закончились, не могу не сказать, что я нигде никогда не писал «в его адрес было брошено оскорбление». Для меня это такой же vulgar, как и для Вас. Я писал, что в блокадную зиму «в адрес обкома одного из профсоюзов пришел телеграфный запрос из Куйбышева». Эта почтово-телеграфная терминология здесьвполне уместна, уверяю Вас.
Дорогой Алексей Иванович!
Как Вам живется, гуляется, работается в Комарове?
Напишите мне об этом, пожалуйста.
Напишите также, читали ли Вы книжку молодого прозаика Рида Грачева и что о ней думаете? А о повести Битова в «Молодом Ленинграде»? [370]
Был у меня странный человек — некий Биневич. Он занимается Шварцем (мотивы странные: «у меня есть пьеса о Христе, о Дж. Бруно; теперь хочу писать о Шварце»), Разговор мой с ним был смутен; но неожиданно он прислал мне в подарок стихи(взрослые) Евг. Львовича. Знакомы Вы с ними? Все они горьки; некоторые прекрасны.
370
Рид Грачев в 1967 г. выпустил книгу «Где твой дом» и был принят в Союз писателей. В альманахе «Молодой Ленинград» в 1960 г. состоялась первая публикация трех рассказов А. Битова.
Здесь, в Голицыне Д. Я. [371] Был у меня. Он, как всегда, мне интересен и мил.
Дорогая Лидочка, Биневич мне писал. Просил разрешения познакомиться с письмами, которые я посылал когда-то Евгению Львовичу и которые уже попали в московский архив. Я написал, что — не надо. В письме его было много странного. «Давно хотел просить Наталию Евгеньевну [372] познакомить меня с Вами». А ниже: «Вы говорили мне, что в большом чемодане ничего нет, а там оказались рукописи, о существовании которых не знал сам Евг. Львович».
371
Д. Я. Дар.
372
Н. Е. Крыжановская-Шварц — дочь Е. Л. Шварца.
Битова я хорошо знаю, люблю. Вероятно, это самое крупное явление в нашей молодой прозе. «Молодой Ленинград» я не читал, но там, кажется напечатана «Пенелопа» [373] . Я читал ее — давно, в рукописи.
Битов, как и многие молодые, огорчает меня, во-первых, безгражданственностью,
Стихи свои Евг. Львович мне иногда читал (запомнилось «Возвращение в Ленинград», «Фотография Булла», «Господь мне дал…», еще несколько). Но у Вас, вероятно, есть и такие, которых я не знаю.
373
Рассказ А. Битова (1962).
Дорогой Алексей Иванович, пишу на Вашей восхитительной бумаге.
Я сижу на даче, помаленьку работаю, никого не вижу, а потому и очень мало знаю. Вижу иногда Ваню.
На днях, зайдя вечером к Ване и В. В. [374] , наткнулась на Карпову, угощаемую чаем. Я, конечно, поздоровалась, как положено, из уважения к хозяевам — но потом 2 недели не могла себя заставить туда зайти. (Пошла только сегодня — Володина годовщина [375] .) Карпова — верный пес Лесючевского, злое, мелкое, лживое существо. Относительно моего суда (по поводу «Софьи») она вела себя с утонченной подлостью, объясняя судье (на предварительной встрече), что моя повесть «клеветническая». (Она ее приняла, ею восхищалась и заключила на нее договор…) Несколько лет назад В. В. способствовала проведению Карповой в Союз, хотя та бездарна и невежественна, как пень… Ее имя здесь котируется наравне с именами Книпович и Кедриной [376] .
374
В. В. Смирнова, жена И. И. Халтурина, критик.
375
Годовщина со дня смерти сына Халтуриных Володи.
376
Е. Ф. Книпович и З. С. Кедрина — одиозные ортодоксальные советские критики.
Но В. В. продолжает с ней задушевно дружить.
Право, если бы не Ваня, с которым не могу же я расстаться на 46-м году нашей дружбы, я перестала бы туда ходить. Ведь там бывает и злодейка Книпович и казенная дура Брайнина.
В. В. — сфинкс. Ничего не поймешь в этой вялой душе. И жаль ее — она человек больной и исстрадавшийся — и зло берет. Не бережет она честь своего имени. И дома.
Больше ничего сегодня как-то не пишется.
Дорогая Лидочка!
Все, что Вы пишете о Вере Васильевне, к сожалению, справедливо до последней запятой.
Совершенно то же и со мной.
Года два назад я читал ее письмо, адресованное одному молодому писателю. Там были такие слова: «Наши (такие-то, благословенные, или что-то в этом роде) тридцатые годы в тысячу раз лучшеВаших хваленых шестидесятых»…
Я уже тогда писал кому-то, что сдерживаю себя, смиряюсь, терплю все это только ради Вани, ради старой и неискоренимой любви к нему (хотя ведь и он, Лидочка, заражен в какой-то степени той же болезнью, имени которой я не могу подобрать).
Дорогая Лидочка!
Машкин день рождения мы отметили в Литве, в Каунасе, в несколько даже фантастической обстановке: в доме настоящей баронессы, эмигрантки, которая в свои 86 лет сохранила ясную голову 50-летнего человека, много читает, следит за эфиром, увлекается по телевизору футболом и в то же время на каждом шагу говорит что-нибудь вроде:
— Покойный государь совершил ошибку, когда позволил…