La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
И да — есть очень обоюдоострый выступ в наших только вот наладившихся очень зыбких отношениях. Я чересчур волнуюсь, что больше не увижу сына, а Вика сдержит старое обещание и выкопает давно зарытый по взаимному согласию топор нашей неоконченной, слишком вялотекущей, войны. Когда-то мы с ней негласно договорились об общем нехорошем прошлом при заинтересованных свидетелях не вспоминать, а просто стать обыкновенными родителями, хоть и живущими порознь, для быстро подрастающего и очень любопытного Кирилла. Мальчишка ведь не виноват в том, что мы не смогли ужиться вместе, а только лишь травили друг друга весь тот короткий срок, когда делили общую жилплощадь и собирали финансовый на будущее капитал. Я неуверенный, возможно слабый, молодой отец
Страшусь, что не смогу поговорить с Кириллом, а вот за возможное скорейшее окончание его гоночной карьеры — как это ни странно, абсолютно не боюсь! Мне ни хрена не жаль, и даже наплевать на это, а ему придется с этим фактом, выразив свою покорность, в скором времени смириться. Если честно, то я немного даже рад. У Кирилла, вне всяческих сомнений, есть определенные успехи на трассе и в профессиональном пилотировании болидом, в наличии сверхбыстрая реакция и даже небольшой талант, охренительное рвение и лошадиная работоспособность, но мы с ним слишком близкие родственники, а я, видимо, учитывая этот факт, задрочено к пацану предвзят. Требую многого, ругаю и не даю расслабиться… Я тренирую сына, словно объезжаю молодого жеребца. Возможно, Даша была права, когда просила быть с мальчиком помягче, показать, что это не предел его возможностей, рассказать больше о себе, своим примером что-то показать. Тогда я фыркнул и практически заткнул жену, а сейчас уже ни к месту и ни ко времени мое недовыказанное, слишком запоздалое, словно кающееся, рвение.
— Ты плохо себя чувствуешь? — Дарья снова оживает и перегибается через меня, прищуривается и внимательно рассматривает сейчас освобожденную от гильзы культю.
Несмело протягивает свою руку с намерением прикоснуться к кожному мозолю, я резко убираю левую конечность и по-звериному рычу.
— Какого черта?
— Извини, но… — она застывает надо мной. — Тебя что-то беспокоит?
— Все нормально, — прикрыв глаза, не разжимая губ, произношу. — Укладывайся, пожалуйста. Оставь меня в покое, Даша.
А вот тут я нагло и весьма самоуверенно обманываю собственную жену. Рука нестерпимо болит третьи сучьи сутки. Не затыкается транда ни на минуту — ноет, что-то режет, выковыривая острой пикой мышцы, кромсает жилы, полосует кожу, кость изнутри расцарапывает оставшуюся мышечную массу. Мой обрубок сильно воспален и даже жутко чешется. Отчаянно хочу впиться зубами в гнилое мясо и вырвать то, что сильно беспокоит и не дает спокойно спать. Под чистую удалить оставшиеся нервные клетки, кислотой выжечь сухожилия и ампутировать однозначно бесполезную культяпку под самую ключицу. Я, безусловно, такую довольно специфическую боль могу перетерпеть, когда в моей фантазии царит порядок. Мне не в первый раз! Есть замечательное средство, снимающее болевой эффект и заставляющее здраво на жизненную ситуацию смотреть. Крепко стиснув зубы и больно прикусив себе язык, как правило, я очень осторожно переворачиваюсь на другой бок, спиной к сладко посапывающей жене; затем очень медленно, с растяжкой, подтягиваю колени к своей груди, скручиваюсь и, как собака палку, закусываю наволочку подушки, посасываю тряпичный мягкий уголок, словно женскую сиську терзаю лаской, скулю в перо и вату, и тихо плачу про себя. Работает всегда!
Помню, как после ампутации в первый раз пришел в сознание и не глядя на свою уже отсутствующую руку проорал врачам, любезно навестившим меня в реанимационной палате, что не отказался бы от ударной дозы обезболивающих препаратов, так как терпеть такое просто невыносимо, а для меня — персональная исключительная пытка. Рука
«Этого не может быть!» — шептал я, повторяя долбаную частицу «не». — «Я чувствую боль, фиксирую мозгами шевеление пальцев, да я вращаю кистью и пытаюсь зацепить стакан, который мне любезно предлагают взять!».
«Мозг помнит — слишком мало времени прошло, нейронные связи все еще на старом месте. Вы просто не привыкли! Руки однозначно нет — авторитетно заявляю! Это фантомные боли, Ярослав!» — таков был врачебный одноголосый ответ.
Моя левая рука отсутствует, а боль — фантом, как будто голова играет с телом в прятки? Мозг издевается над тем, что после операции осталось? Разум потешается над несознательным хозяином культяпки?
«Как долго это будет продолжаться?» — сквозь слезы я спросил у тех скучающих в моей палате специалистов.
«Временами, периодически. Это не физическая проблема, Ярослав! Вам необходимо с этим сжиться и смириться. Проблема не в отсутствующей руке, а…».
«В моей голове?» — помню, как сально ухмыльнулся в тот момент. Ко всем моим проблемам, мне предстояло не только научиться с этим жить, но еще и свыкнуться с тем, чего в моей комплектации больше нет.
«Все рука или только половина? Я не вижу и не понимаю через этот эластичный бинт» — рычал и возмущался, дергаясь, как паралитик, разлегшийся на физиотерапевтической кровати.
«У Вас нет кисти и предплечья» — спокойно заверил тот невысокий ортопед, разглядывая рентгеновский снимок моей руки.
А количественно? Одна восьмая, десятая, шестнадцатая? Половина? Сколько им довелось оттяпать, пока я под наркозом спал?
«То есть пальцы в девку загнать не смогу?» — нервно пошлость выдал вслух.
«У Вас остался половой член, правая полноценная рука и ядовитый язык! Последний орган — весьма подвижен, между прочим. Отдыхайте, пациент. Вам нужно поспать. Что скажете?» — с весьма обыденным вопросом обратился к своим коллегам, видимо, самый главный из всей этой медицинской шайки врач.
«Вы обещали, что оставите…» — задушенно шептал им вслед.
«Успокойтесь, Ярослав, и постарайтесь сделать это без специальных седативных препаратов, не хотелось бы пичкать Вас после общего наркоза успокоительным, вколов лошадиную дозу транквилизаторов. У Вас здоровый, молодой и сильный организм, но даже его ресурсы не безграничны. Мы Вас не обманули, а оставили столько, сколько надо. Вашей жизни больше не угрожает некроз тканей верхних конечностей и тотальная интоксикация организма. Поправляйтесь! Поспите, Вам нужно больше отдыхать и настраиваться на протезирование. Процесс продолжительный, затратный и физически, и эмоционально, но, несомненно, выигрышный. Качество Вашей жизни значительно повысится. Мы хорошо продвинулись в таких вопросах. Вы нам верите?».
Да я уже один раз доверился. А как после оказалось, словно хряк пошел под очень острый тонкий хирургический нож!
«Иди ты на хрен, добрый эскулап!» — пургу рычал и сам не понимал, что говорил тогда. Чуть фляга не засвистела в тот момент, а сам я элегантно не вышел не в ту дверь. А потом ко мне добрался… Папа! И снова понеслась… Насущная проблема отсутствующей руки, как тот постоянно возвращающийся покойник, снова влезла в наш «общий чат». Отец старательно отвлекал меня и транслировал выигрышность моего вынужденного положения. Кстати, целомудренно напоминая о возможности наладить разладившиеся отношения с Викторией, которая мелькала в моей жизни под статусом «сука, бывшая, забравшая моего ребенка и лишившая его отца»…