La Cumparsita… В ритме танго

Иголкина Леля

— Дашка! — грозно выставляет руки, демонстрируя всю мощь, на которую сейчас способен. — Она ведь в порошок сотрет и меня, и тебя. Ты ее не знаешь! Уходи, пожалуйста!

— Прибьет тебя? Вот же стерва, да? — откидываюсь на кровати, изображая крылья ангела.

— Ты это специально делаешь, мелочь голая? — с высоты своего роста рассматривает меня.

— Что именно? — прищуриваюсь.

— Специально эту хрень сейчас стрекочешь? — по-скотски улыбается. — Шалава на жалких подтанцовках, кордебалетчица из последней линии…

О!

Карташев, по-видимому, решил повысить ставки и унижение подогнал!

— Возможно! — хлопаю глазами. — Ты знаешь, с танцульками ведь тоже не срослось. Я очень рано бросила карьеру. Были причины, кстати, тоже личные. Я с концертмейстером хореографического ансамбля по пьяни переспала, — хрюкая, смеюсь. — А у него, как оказалось, алкогольная непереносимость, представляешь? Чесался, как коростовый, а член у него стоял три часа, не меньше — вот так сильно кровь туда, куда не надо прилила. Ну, там еще, конечно, дети были и, как ты уже догадался, да-да — опять любимая жена. Короче, его вторая половинка застала нас, когда он мне на задницу кончал. Ага?

— Не верю! — обрывает.

Хотела бы сказать:

«А зря!»,

но он прав — ведь не было такого никогда. Я, видимо, на взводе, пытаюсь очернить его и обелить себя, мол, бедная, несчастная, достали жутко остолопы.

Но «шалава на подтанцовках», Тема, это мерзко, даже для тебя!

— Ты ведь соблазнила, Дашка! Ты первая все это начала, ты вешалась мне на шею, ты цеплялась, ты…

Конечно! Это все я! Я, я, я, я! Сучка захотела, а кобель реализовал. Киваю молча, не произнося ни звука. Пусть тешит и успокаивает так себя.

— Ты подвезешь меня? — усаживаюсь на край и низко наклоняюсь за трусами, закатившимися под кровать. Носом чищу пыльный пол, и там, под большой кроватью, замечаю груду нижнего белья — бюстгальтеры всех мастей-размеров, трусы и панталоны, чулочные подвязки, и даже… — По-моему, там портупея? — прыскаю от смеха. — Уздечка, как для лошадей? Ты… — распрямляюсь, прищурившись, рассматриваю Артема. — Ты…

— Что? — замирает, глядя на меня.

— Ты любишь «нетрадиционал»? Вау! Живодер по бабам! А плетка есть?

— Убирайся! — рычит, рукой указывая направление. — Пошла отсюда!

Он прав — уже пора!

— Мне жаль тебя, Артемий.

— Себя, стерва, пожалей. Пошла на хрен! Не смей звонить и искать встреч. Ничего не выйдет. И шантажировать меня не думай — я разберусь с тобой…

Ой, дурак с отбитой бабами башкой! Где были мои глаза, рот и уши, а самое главное, где в день нашей встречи был мой трезвый ум и гордость? На каком этапе грозный Царь откинул здравый смысл и поддался на рыжую провокацию в штанах?

— Не переживай, — подпрыгивая, натягиваю трусы, снимаю с абажура лифчик, босыми ступнями шлепаю к креслу, на котором свалена моя одежда — футболка, узенькие джинсы и куцый безрукавный пиджачок. — Мне, действительно, очень жаль тебя, Артем. Ты больной… Больной на баб! Рано или поздно твоя жена застукает

тебя. И, как ты там сказал, она на многое способна! Я бы на твоем месте для конфиденциальных встреч подготовила какое-нибудь конспиративное жилье, а не использовала супружескую кровать. Противно, если честно. Ты знаешь, я сочувствую этой женщине. Бедняжка вынужденно нюхает твоих баб, когда ты исполняешь долг по расписанию вот на этом «поле», — рукой указываю на матрас.

— Даш…

Ну вот опять!

Теперь, по-видимому, нахлынуло раскаяние или он не хочет потерять меня. Жена опять уедет, а ему необходима та, с кем он намерен скрашивать пустые, вынужденно одинокие в кровати вечера. Готовь квартиру, Тёма! Но не для меня!

— Я все поняла, Артем. Спасибо. И, наверное, довольно. Пора и честь знать.

— Пожалуйста… — шагает позади меня, суетящейся без определенной траектории по этой спальной комнате.

— У меня есть принципы, Карташев. Представляешь? — разворачиваюсь на скорости, въезжая своим носом в грудь козла.

— Ты ведь знала, что я несвободен, — шепчет. — Даша…

— Не знала.

И он, действительно, не прав! Не знала, не знала! Своим дебильным поведением сегодня он сам спалил себя.

— Ты умная девчонка — это сразу видно. Яркая, живая! К тому же офигительно танцуешь…

Охренеть, какой он комплимент сейчас отсыпал! Я просто «офигительная шалава в последней линии на подтанцовках, провинциальная плясунья кордебалета», но, видимо, с потенциалом, раз сам Артемий Карташев членом застолбил меня.

— У тебя красивые глаза, волосы и тело. Ты словно пластилин в мужских руках.

— Я дешевка на подтанцовках, Тёма. Ты только что сам сказал. Провалы в памяти? Надо бы проверить кровяной поток и проходимость всех сосудов головы, — поднимаю руку и указываю те потенциальные места на основании черепа, на которые неврологу следует обратить особое внимание при проведении обследования, — возможно там залежалый тромб, сплошная темнота, непроходимость, а впоследствии — инсульт и ты, Тёмыч, превратишься в откровенные дрова. Про пластилин, — смеюсь, — кстати, очень правильно заметил. Каждый с теплыми руками может, как сам захочет, под свой образ и подобие, изогнуть меня. Но, пожалуй, на сегодня хватит. Я устала от грубого внимания и топорных комплиментов недоделков, вроде тебя. Хочу сменить хозяина, ты сильно перегнул мое сопротивление.

— Прости за это. Но ты действительно красавица. Это правда! Даша?

И дура, Карташев! Я просто дура! Об этом ты забыл сказать или умышленно язык засунул в зад?

— Нет.

— Нет — не простишь? Или нет — не красавица? — склоняя на бок голову, пытается в щеку поцеловать. Брезгливо отстраняюсь, хищно искривляя губы, я моментально выставляю зубы:

— Довольно! Мне на работу пора. Ты подвезешь меня? А впрочем, обойдусь без твоих подачек! С дороги! — рукой пытаюсь убрать с намеченного пути козла.