Лабиринт Ариадны
Шрифт:
— Слишком сложно, — смуглая ладонь отметает мою мысль.
— Я знаю! Но представь, если прохождение этого лабиринта дает тебе возможность создать кастомизированного героя, повторить которого невозможно? Может быть, невероятно сильного!
— Представляю. Еще представляю, что уже через неделю опытные игроки вычислят все твои алгоритмы и напишут гайды, как получить оверсильного персонажа.
— Добавить больше рандома! Пусть зависит от времени суток, букв в имени, сказанных вслух слов!
—
— Да! Дорого, сложно и непонятно зачем! — соглашаюсь я. — На эти деньги можно сделать что-то попроще, что привлечет людей, которые заходят в игру после работы расслабиться, а не убиваться о мой беспросветный мрак. К тому же они больше всех платят.
— Верно. Ты хорошо понимаешь индустрию.
От его похвалы мне почему-то становится очень тепло, хотя этот уровень «понимания» — самый элементарный.
— Понимаю! Но не могу смириться. Это не про деньги, не про рынок. Конечно, выбор очевиден. Но хочется-то создать нечто уникальное, чего раньше не было, а не вписывать к каждому квесту список референсов: «Давайте тут скопируем механику у Близзард».
Я хватаюсь за ножку бокала и допиваю последний глоток темного вина. Облизываю губы, бросая взгляд на бутылку — но она пуста.
Темноволосый бог поднимает ее, качает из стороны в сторону и цокает языком.
— Понравилось вино? — спрашивает он.
— Очень хорошее, — признаюсь я.
— Тогда пошли ко мне, у меня есть еще.
Бросаю на него удивленный взгляд.
Синие глаза смотрят на меня совершенно спокойно. Это не похоже на стандартный прием соблазнения: «Давай поднимемся в мой номер». Просто… нам надо продолжить разговор. И непременно под это прекрасное вино.
В холле все еще людно, и с нами в лифт набивается еще десяток человек, заставляя меня отступать к стенке. Я пытаюсь держать приличную дистанцию с прекрасным, словно бог, мужчиной рядом. После того, как я все испортила, мне как-то неудобно прижиматься к нему — вдруг он решит, что я навязываюсь?
Смотрю на указатель этажей поверх голов, стараясь не шевелиться, чтобы не задеть его ненароком. Но лифт останавливается почти на каждому этаже, люди пробираются к выходу, невольно расталкивая соседей, и я случайно касаюсь рукой его пальцев.
Сердце летит вскачь, во рту снова сохнет — где же ты, благословенное вино!
Отдергиваю руку и кошусь на него — меня встречает просверк синевы из-под темных густых ресниц.
Он рассержен? Равнодушен?
О чем он думает?
На очередном этаже выходят все, кроме нас.
Нам выше.
Двери лифта закрываются, и полегчавшая кабина рвется вверх — словно даже быстрее, чем прежде.
Синеглазый бог вдруг разворачивается, вжимает меня в стенку и
Глава двадцатая. Ариадна в тумане
В следующую секунду мы уже целуемся у стены в коридоре, и я совершенно не понимаю, что случилось с той частью реальности, где лифт останавливался, открывал двери и мы из него выходили.
А еще через мгновение — мы в номере, и стены тут тоже очень, очень подходят для того, чтобы вжимать в них растрепанных пьяных русских переводчиц мускулистым высоким телом. И целовать, целовать, целовать так ошеломляюще и терпко, что давно непонятно, от чего больше кружится голова — от вина или от поцелуев.
— У тебя такие мягкие волосы… — бормочет синеглазый бог, зарываясь в них лицом, чтобы скользнуть ниже и прихватить губами тонкую кожу на шее, от чего по моему телу проходит колкая дрожь.
Он снова говорит по-русски, и я никогда в жизни не могла представить свой язык — языком страсти. Но вот он факт — то, как гортанно он звучит из уст мужчины рядом со мной, заставляет меня желать продолжения сильнее.
Запускаю руки в его крутые кудри, наслаждаясь тем, как они сопротивляются моим пальцам, вырываются, пружинят, а потом завиваются тугими кольцами, так что я и сама не могу уже выпутаться, даже если бы захотела.
Я в ловушке, но меня это совершенно не волнует. Я пока никуда не собираюсь.
Мне хорошо именно здесь.
Рядом с тем, чьи глубокие синие глаза смотрят на меня с таким восхищением и жаждой.
Он склоняется, проводя носом по моей шее, повторяя путь кончиком языка и в третий раз — поцелуями. Вдыхает глубоко-глубоко, вжимая меня в стену еще сильнее.
— У тебя потрясающие духи… — бормочет он снова по-русски.
— Это не духи, — оправдываюсь я, задыхаясь. — Я их забыла.
— Так это твой собственный запах? — он жадно вдыхает его, почти уткнувшись в местечко за ухом. — Как же ты прекрасна, Ариадна.
Чуть ли не впервые в жизни меня не бесит собственное имя. В его устах оно звучит так естественно — без претенциозности, издевки, удивления. Всего того, что неизбежно просачивается в тон тех, кто меня так называет.
От него оно звучит так, словно… Словно оно — мое. По-настоящему мое.
— Еще вина?
Откуда у него в руке уже открытая бутылка и бокал?
Мы что — действительно пришли сюда пить вино?
Пока я теряюсь, что ответить из блаженного и головокружительного тумана, темноволосый бог увлекает меня на широкую софу, щедро наполняет большой бокал мерцающим рубиновым маревом из темной бутылки и обнимает за плечи, не разрешая отодвинуться слишком далеко.