Лабиринт Ариадны
Шрифт:
— Что именно ты подашь? — Негромко поинтересовался он, явно расслабляясь. Если Ник и ждал от меня какого-то сопротивления, я его страхи не оправдала. — Все свои оригинальные идеи, Ари, ты вложила в мою игру. И у меня на них юридические права. У тебя ничего не осталось.
— У меня осталось десять процентов в проекте! — вспомнила я и мгновенно испытала острый стыд за свою глупость.
Ник смеялся надо мной, уже не скрываясь. Он даже не стал ничего отвечать, только покачал головой.
— Почему, Ник?.. — мне больше
Он дернул плечом, стирая усмешку со своего лица и совершенно искренне ответил:
— А как я должен был поступить, Ари? Пока ты была вменяемой, мы сотрудничали. Но ты начала борзеть и ставить условия, а потом и вовсе мне угрожать. Мальцев оказался прав — ты ненормальная.
— Теперь ты его слушаешь?
Ник хмыкнул и быстро шагнул ко мне. Я не успела шарахнуться в сторону, а он уже развернул меня за плечи — лицом к большому зеркалу напротив лестницы.
— Посмотри на себя, — сказал он. — Внимательно посмотри. Ты даже выглядишь как городская сумасшедшая.
Зеркало с золотистым оттенком и в обрамлении гипсовых виноградных кистей, покрытых поталью, отражало растрепанную, с пылающими щеками девушку. В ассиметричной длинной юбке и сползающим с одного плеча свитере. Я даже не запомнила, как одевалась — кажется, вовсе об этом не думала. И зря.
Горящий безумием взгляд, дрожащие пальцы — Ник был прав.
Я выглядела как городская сумасшедшая.
— Вот теперь я верю, что ты натравила своего брата-уголовника на бросившего тебя мужчину, — сказал стоящий за моим левым плечом высокий элегантный мужчина. — Я не хочу валяться в больнице, растерзанный чудовищем за то, что ты нафантазировала сама себе.
— Каким чудовищем? Мой брат в тюрьме! И надолго!
— А ты нет. И ты — не меньшее чудовище, чем он, Ариадна.
— Я бы никогда…
Ник снова сжал мои плечи, разворачивая к себе, но тут же отступая на шаг. Сунул руки в карманы брюк и смерил меня презрительным взглядом с головы до ног.
— Ты преследуешь меня, Ариадна. Умудрилась пробраться даже на закрытую конференцию. Попробуй доказать, что это нормально. Уходи.
— Даже не собираюсь! Если я сумасшедшая — то бойся меня!
Я скрестила руки на груди, но Ник только грустно хмыкнул и снял очки. Он сжал пальцами переносицу и сказал, не глядя на меня:
— Заявление на тебя уже лежит в полиции. Руслан подсказал, что написать и к кому обратиться. Я обезопасил себя по максимуму. Если ты что-нибудь еще выкинешь — меры к тебе будут применены самые жесткие.
Он водрузил очки обратно и направился к лестнице, показывая, что разговор закончен.
— Я просто хочу получить свое! — бросила я ему вслед.
— Все твое — у тебя. Больше ничего нет, — махнул он рукой.
Еще несколько секунд я стояла в оцепенении, а потом ссыпалась по лестнице следом, собираясь догнать и что-то
Но стремительно шагавший прочь Ник остановился рядом с охранником в черном костюме. Он что-то коротко ему сказал, оглянувшись в мою сторону, и рука охранника нырнула под пиджак.
Я резко развернулась и поспешила к дверям, ведущим на улицу.
Ник был прав в том, что я уже была замешана в одном таком деле. Даже если прямо сейчас он блефовал — к его жалобам отнесутся вполне серьезно.
Глава сорок вторая. Коммос. Часть 3. Эпод
Дионис
До рассвета остается совсем немного времени. Уже светлеет полоска неба на горизонте взлетного поля. Я неаккуратно делаю глоток вина из бокала, кислые рубиновые капли орошают слегка мятую уже белую рубашку.
Все равно. Когда взойдет солнце, я улечу из этой страны.
Подбрюшье сизо-лиловых облаков на востоке окрашивается розоватыми отблесками. «Розовопятая Эос», сказал я в то утро, когда последний раз видел Ариадну, и она рассмеялась, будто поняла шутку. Или действительно поняла — мои теплые отношения с богами, что населяли греческие острова задолго до того, как на них появились туристы в темных очках, цветастых шортах и с чемоданами на колесиках.
Как с ней было легко!
Гладкая кожа, созданная для поцелуев, гибкое тело, на которое мои руки ложились так ловко, словно мы были вырезаны из одного куска мрамора, а потом разделены, освежающий влажный ее вкус, который утолял жажду и вызывал голод.
Не нужно было привыкать и приспосабливаться — она принимала именно те позы, которые нравились мне сильнее всего, и звезды в ее глазах вспыхивали в те самые моменты, когда искры с треском пробегали по моему позвоночнику.
В ее волосах путался желто-розовый свет утра, когда я погружался в ее тело, как в теплое парное море на заре.
Но, кажется, все это было удивительным и новым лишь для меня.
— Согласен, она особенная, — сказал мне тогда Николай. — Умеет такой быть. Нежной, легкой, теплой…
И в его глазах я ревниво заметил те же отблески утреннего света, что хранил в своей памяти. И узнал интонации и сбившееся дыхание, когда он говорил про Ариадну.
— А круче всего — когда она начинает говорить о том, что волнует тебя сильнее всего. Так зажигает! Игра мечты! Создать свой мир! Туманный лабиринт, из которого ты выходишь на свет, сокровище, от которого надо отказаться, чтобы выжить, монстр, посмотрев в глаза которому ты уже не понимаешь, кто из вас чудовище…
В этот момент я поверил ему. Повторить то, что, задыхаясь, говорила мне Ариадна — несложно. Кто угодно мог запомнить наш разговор на круглом столе переводчиков. Кому угодно она могла пересказать свои идеи.