Лабиринты памяти

Робер Кристина

– Слушай. В моей жизни творится какая-то хрень, и я жо… кхм… и я чувствую, что это как-то связано с твоим миром. Именно поэтому я здесь. Мне плевать, в какие игры играешь ты, – я лишь хочу разобраться в том, что происходит со мной. Кто-то подкинул мне одну вещицу и заманил в школу. Теперь этот мужик… – Ника хотела сказать больше – про одержимость, про Маркела и про свои шрамы, – но прикусила язык. Понимала, что сейчас не место и не время. Да и то, как Николас смотрел на нее – внимательно и учтиво, – совсем не располагало к откровениям.

– Мы сами многого не понимаем. Но я хочу заверить

тебя: ты под нашей защитой. Мы не посягаем на твою личную жизнь, но делаем все, чтобы твоей жизни ничего не угрожало. Я хочу попросить господина Домора охранять тебя не только здесь, но и…

– Что? – воскликнула Ника и тут же втянула голову в плечи, затылком чувствуя на себе взгляды собравшихся на балконе. – Охранять меня там, в Лондоне? – зашептала она. – Господи, не надо.

– Николина, этот мужчина опасен. Я…

– Пожалуйста. Не надо! Не надо…

Николас сдержанно кивнул, но, даже не обладая должной эмпатией, Ника поняла, что его решение непоколебимо. Блядь. Оставалось надеяться, что этот чопорный патлатый засранец будет охранять ее за пределами пансиона.

Ника обреченно вздохнула и рассеянно оглядела балкон. Мужчины в компании Домора вели непринужденную беседу, рыжеволосая женщина что-то ласково нашептывала на ухо своему спутнику, а Владислав Долохов задумчиво крутил в руках бокал. Его кисти с изящными длинными пальцами были затянуты матовыми белыми перчатками.

Что же им всем нужно от нее? И нужны ли они ей?

Ника вдруг поняла, что, даже если бы Николас знал ответы на все вопросы, она пока не хотела их услышать. Потому что есть такая правда, которую нельзя принимать без подготовки.

– Это слишком для одного раза, – прошептала она, не смея встретиться взглядом с Николасом. – Слишком для меня. Я хочу закончить вечер.

Стамерфильд замер. Его грудь вздымалась, он был растерян, но опустил клинок и протянул к ней руку. «Джеф… Джей Фо, – сказал Стамерфильд, касаясь плешивой головы волчицы. – Моя Джей Фо». Я впервые увидел искреннюю улыбку на лице правителя.

Из воспоминаний Гидеона, заточённых в книгу и оставленных на хранение Стамерфильдам

Глава 13. Безликий народ

«Александр,

твое поведение возмутительно! Ты пропустил Рождественский бал, наплевал на семейные традиции! Что может быть важнее этого?

И ты до сих пор не закончил дело. Мне больно это осознавать, но я в тебе разочарован».

Письмо без подписи, но Алекс знал почерк отца. Он несколько раз перечитал последнее предложение и щелкнул зажигалкой. Пламя мгновенно охватило бумагу и в считаные секунды съело ее. Алекс бросил остатки в раковину и смыл водой.

– Семейные традиции… дело, – пробормотал он и, облокотившись на стол, закрыл глаза. – Пустые слова…

В его квартире в городе было тихо и спокойно. И в свете последних открытий ее покупка оказалась единственным, за что он

мог поблагодарить отца сейчас. Алекс получил убежище – место, куда не ступала нога ни одного человека, кроме Мари. Его личное пространство. В последнее время Алекс все чаще и чаще сбегал сюда, жертвуя временем с друзьями, да и в выходные и праздники. Родителям он говорил, что уезжает с одноклассниками, а одноклассникам – что нужен своей семье.

Но единственный, кто ему был нужен сейчас, – это он сам. Не ведая того, Харт-Вуд разрушила его идеальный мир, оставив у развалин – одинокого и опустошенного. Ему предстояло пересмотреть все, чем он жил восемнадцать лет, во что верил, чему учился, на каких ценностях воспитывался, ведь разум ставил под сомнения абсолютно все!

Алекс думал, что Ника – единственная, кто способен ему помочь разобраться во всем, но после разговора с ней накануне Рождества он всерьез усомнился и в этом: какой толк от человека, такого же разбитого и с жутким хаосом в голове? Она лишь запутает еще больше. Алекс не знал, поверила ему Ника или нет, но больше тратить время на доказательство своей невиновности он не станет. Будь что будет! Если судьбе угодно, рано или поздно они найдут общий язык. А нет… На нет и суда нет.

Утром после бала Нику разбудила Дорис, прикатившая в комнату тележку с завтраком.

– После таких празднеств мало кто обедает в общем зале, да и тебе, наверное, не хочется кушать с посторонними, – предположила няня.

Или же Николас всем дал указ держать меня подальше от посторонних глаз.

– А как же отец? – Ника подползла к краю кровати и схватила кружку с кофе.

– Заперлись с Михаилом в кабинете, а это, как показывает практика, до вечера. – Дорис щедро намазала тост лимонным джемом и протянула Нике. – В детстве ты только его и ела.

Странно слушать от Дорис о том, что было в детстве. «Здесь ты сидела, там ты играла, это ты не любила». Ника понимала, что оказалась в доме, где родилась и росла, но эти слова не вызывали в ней ровным счетом никаких эмоций.

Ника откусила кусок тоста: джем действительно был вкусным, но не настолько, чтобы есть только его.

– Я была счастливой? – спросила она.

– Конечно, – улыбнулась Дорис, – тебя любили.

Ника усмехнулась:

– А отец был счастливым со мной?

Дорис несколько секунд внимательно смотрела на нее, а затем вытащила из кармана фартука смятый снимок и протянула ей:

– Все равно хотела отдать тебе.

Черно-белое фото. Николас на нем был так же подтянут и статен, но его лицо выглядело гораздо моложе, волосы намного гуще, а глаза светились. Рядом с ним была девочка – маленькая, лет трех-четырех, в нарядном платье с пышной юбкой и рюшами и с задорной улыбкой во весь рот, которую он обнимал за талию, стоя на коленях рядом. Его лицо излучало тепло и доброту, и да – он, несомненно, был счастлив. Надпись на обратной стороне снимка гласила: «Николине четыре годика».