Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения
Шрифт:
Между тем, учитывая социально-профессиональную принадлежность преподобных агентов Дэвида Брюса, организация обозрения Хайленда по церковным приходам, кажется, была бы в этом случае более логичной и естественной. Именно таким образом Александр Уэбстер, также священник (из Эдинбурга), составил «Обозрение численности населения Шотландии в 1755 г.» [724] . По этой же схеме составил «Статистическое обозрение Шотландии» в 1791–1799 гг. сэр Джон Синклэйр из Улбстера [725] .
724
Webster A. An Account of the Number of People in Scotland In the Year One thousand Seven hundred and Fifty Five by Alexander Webster One of the ministers of Edinburgh // Scottish Population Statistics including Webster’s Analysis of Population 1755 / Ed. by J.G. Kyd. Edinburgh, 1952. P. 3–81.
725
Sinclair J. The Statistical Account of Scotland. Draws up from the Communications of the Ministers of the Different Parishes: 21 Vols. Edinburgh, 1791–1799.
Однако
В середине XVIII в., в отличие от конца столетия (ценз Уэбстера представляет собой переходный пример, фиксируя по приходам не только численность населения Шотландии, но и военно-мобилизационные возможности Северной Британии в свете разгоревшейся Семилетней войны — окончательный вариант ценза составлен им уже после начала конфликта [726] ), политическая арифметика Хайленда еще сохраняла черты, сформированные сэром Уильямом Петти, являясь скорее интеллектуальным инструментом внутренней колонизации на службе британского юнионизма (обозрение Брюса), чем позаимствованным в арсенале просвещенных модерных европейских империй и королевств способом самоколонизации и проявлением раннего шотландского национализма (обозрение Синклэйра).
726
Как полагает Майкл Андерсон, именно по этой причине преподобный Уильям Уэбстер указал численность пригодных к военной службе мужчин в каждом приходе, при этом подсчеты численности всего населения в приходах велись таким образом (от 18 до 56 лет), что число боеспособных мужчин составляло, по его подсчетам, одну пятую населения прихода, что не соответствовало действительности (Anderson М. Op. cit. Р. 45).
Изучение людских ресурсов в Горной Стране, следовательно, служило не только административным целям, в интересах более эффективного развития этой окраины, но и военно-политическим (рекрутирование и ликвидация якобитской угрозы) и социально-экономическим (реформы как сокращение мобилизационных возможностей мятежных вождей).
В этом смысле статистическое обозрение инспектора являлось еще и инструментом для управления политическими и экономическими различиями в Хайленде, переведенными в рамках административной этнографии в этнокультурные термины, связанные с его языковой и религиозной неоднородностью. Перепись кланов в «Горной Шотландии в 1750 г.» позволяла оценить успехи и промахи четырех лет, прошедших после подавления последнего (как выяснится позже) мятежа якобитов 1745–1746 гг.
Ее результаты были своеобразными вехами на пути строительства нового Хайленда, что было особенно важно в момент подготовки и начала реализации первых актов (о ликвидации наследственной юрисдикции и военных держаний), санкционировавших масштабную социальную инженерию в Горной Стране. Статистика позволяла инкорпорировать в достаточно краткий, но емкий отчет целый набор идей и фактов социальной реальности, в результате обозрение Брюса представляло собой одновременно текст и контекст интерпретации содержания «Хайлендской проблемы» и перспектив ее разрешения.
При этом графы собранных на шотландские кланы «досье», отражавшие их политическую ориентацию, религиозные взгляды, уровень социально-экономического и культурного развития, ничего принципиально нового сами по себе не несли. Особенности развития Горной Страны фиксировались на языке местной культуры и современной политэкономии, включая перекрестные ссылки и взаимосвязанные выводы. В «Горной Шотландии в 1750 г.» речь по-прежнему шла о гендерной и возрастной классификации с традиционным акцентом на выявлении в каждом клане числа «людей, способных держать оружие»; о социально-экономическом статусе горцев (арендатор, тэкмен, вождь, вассал и/или магнат) и масштабах «улучшений», также выражавшихся цифрами, отражавшими демографические и мобилизационные возможности того или иного шотландского клана; о девиантном поведении (грабеж и разбой); о культурно-языковых особенностях (включая подсчет говоривших на «ирландском» и английском языках и их вариациях); о религиозной принадлежности горцев с обязательным указанием линий религиозного раскола внутри каждого клана; об их политической ориентации в связи со всеми предыдущими рубриками [727] .
727
THS.
Тем не менее перед нами тот редкий случай, когда форма оказывается в определенной степени важнее, чем содержание. Основное различие между обозрением инспектора и предыдущими описаниями горцев заключалось не столько в принципах классификации — во всех известных случаях учитывались аспекты языкового родства и религиозного разнообразия, связь между феодально-клановой системой и лояльностью Короне и правительству в Лондоне, — сколько в используемом масштабе представленных сведений, в степени их детализации.
Поскольку теперь социальный портрет Горной Страны представлял собой собрание коллективных биографий хайлендеров, то их характерные черты и особенности, представая в той или иной вариации как индекс каждого отдельного клана, на практике составляли не столько реальное описание конкретных горцев, сколько модель этого описания, шкалу для сравнения, выражавшегося числом «людей, способных держать оружие» [728] .
Такое ранжирование, основанное на математическом анализе феодально-клановых отношений по указанным выше критериям, определяло исходное положение горцев на карте предполагавшихся реформ, отдавая предпочтение хозяйственным протестантам по сравнению с далекими от «улучшений» католиками и/или сторонниками епископальной церкви, а также исходя из соображений военно-политической безопасности королевства и провозглашенных Унией принципов. При этом раз социальный статус во многом зависел от клановой принадлежности,
728
«В Кейтнессе примерно 1500 человек; но по причине необычайных рабства и бедности среди клансменов свыше половины из них являют собой не более чем жалкие полуголодные создания низкого карликового роста, которых чужестранец едва ли почел бы за жителей Великобритании; так что войско, которое они могут составить, едва ли заслуживает внимания или опасений», а, например, «клан МакКензи, если бы соединился со своим вождем, мог бы подняться числом свыше 3000 человек, однако по причине крайней нужды и рабского состояния клансменов… не более 300 человек пригодны к тому, чтобы взять в руки оружие» (THS. Р. 7, 40).
729
Особую актуальность этот прием приобрел в Шотландии во время умиротворения Хайленда и искоренения якобитизма после окончательного разгрома мятежников 16 апреля 1746 г. под Каллоденом, когда претензия на «цивилизованность» была призвана обеспечить защиту от королевской армии под началом герцога Камберленда и право на самооборону в связи с враждебным окружением «варварских» кланов, поддержавших изгнанных Стюартов (Memorial of the Justices of the Peace, Deputy Lieutenants and others Proprietors in Argyleshire, conven’d at Inveraray, August 20, 1746; Memorial of the county of Ross. The Representation of the Barons and Free-Holders of the County of Ross to the Right Honourable the Earl of Albemarle Commander in Chief of His Majesty’s Forces [in Scotland]. November 15,1746 // AP. P. 222–224, 313–315). Что же касается Брюса, то инспектор не сомневался, что Кэмпбеллы «в основном честные и религиозные люди», а их вожди всегда отличались «большой мудростью», не то что «МакКензи и другие мятежные кланы», такие как Кэмероны — «бандиты на протяжении многих поколений» (THS. Р. 23, 90,154–155).
Особенно любопытно в этой связи, что ожидаемая от задуманных правительством после подавления мятежа 1745–1746 гг. реформ социальная мобильность горцев, которых предполагали избавить от «тиранической власти» вождей, и изменения в области права, связанные главным образом именно с отменой наследственной юрисдикции, подрывали неподвижный, застывший характер этого воображаемого ранжирования кланов.
Политическая арифметика Хайленда, если иметь в виду, что в Горной Шотландии она продолжила свое бытование в сознании и письме комментаторов в значении, определенном сэром Уильямом Петти (не столько статистическое обозрение, сколько программа социальной инженерии сначала в Ирландии, затем в Горной Стране и заморских колониях), позволяет увидеть, как дискриминационная в устах сторонников «завершения унии» категория «клан», ограничивавшая свободу социально-экономического и политического маневра как горцев, так и ответственных за их умиротворение и «цивилизацию» чинов, была применена к населению Хайленда в качестве исходной для реформаторских проектов различного рода. Осуждаемая на риторическом уровне интеллектуальной колонизации края, с практической точки зрения феодально-клановая система отношений в «Горной Шотландии в 1750 г.» явилась необходимой составляющей формулы вычисления «идеального» подданного.
С одной стороны, такое ранжирование горцев можно легко оценить в духе постколониальных исследований. С другой стороны, критерии определения «идеального» подданного, связанные с уровнем «улучшений» и «цивилизованности», служили для официальных властей своеобразными маркерами: некоторые горцы уже готовы, а некоторые пока не способны принять участие в построении нового Хайленда [730] .
Тем не менее в рамках политической арифметики Хайленда и универсализма Просвещения, на стыке интеллектуального наследия колониальных проектов XVII в. и логики социальных реформ XVIII в. членство в воображаемом сообществе «идеальных» подданных в Горной Стране было открыто для всех.
730
Прописывая в обращении к читателю задачи, которые Дэвид Брюс ставил перед собой при составлении обозрения, он, в частности, указывал, что «намерен предложить соображения о том, как наиболее подходящим образом цивилизовать варварских горцев и улучшить их край» (THS. Р. 3).
Таким образом, основная задача обозрения коллективных биографий горцев, созданного инспектором Брюсом, заключалась в выявлении особенностей каждого клана в соответствии с потребностями социальной инженерии в Хайленде. Вообще «Горная Шотландия в 1750 г.» демонстрирует, насколько могли сочетаться друг с другом современные методы познания и традиционное восприятие края.
Особое внимание уделялось динамике «цивилизации» Горной Страны, выявление которой должно было позволить прогнозировать и проектировать смену идентичности горцев и, соответственно, их места и роли в Соединенном Королевстве и Британской империи. Комментаторы, в том числе инспекторы и управляющие конфискованными имениями, отмечали, что сведения о языке, религии и политической ориентации горцев не всегда совпадали [731] . Эта информация должна была позволить в первую очередь выявить изменения в балансе «идеальных» и «с изъянами» подданных Короны в Хайленде (экономически эффективных и лояльных сторонников протестантизма и отсталых и мятежных приверженцев «папизма»).
731
Так, например, с одной стороны, «обычные люди [Мойдэрта и Эрисэга], хотя и паписты, проклинают вместе своих принца (Карл Эдуард Стюарт] и вождей, так как чувствуют, что всеми своими бедами [после разгрома якобитов при Каллодене 16 апреля 1746 г.] они обязаны им»; с другой стороны, «Кэмероны похваляются своей твердой приверженностью протестантской религии со времен Реформации, и действительно папистские священники и преподобные установленной церкви в равной мере удивлялись их решимости в этом вопросе; однако они выказали столь мало внимания к какой-либо религии на практике, что их приверженность протестантизму, представляется, являлась частью политического плана Претендента» (THS. Р. 68–69, 85).