Лауреаты
Шрифт:
Потом он на время решил свои денежные проблемы. Устроился санитаром в морг. За соответствующую дань обряжал умерших перед выдачей их родственникам и близким. У него появились легкие, не вполне трудовые сбережения.
Но он не предал мечту. Для себя и окружающих все равно остался художником. А художнику, как известно, необходимо выставляться.
Боря развесил свои работы в единственно доступном для него публичном месте – в приемной своего скорбного учреждения. По этому поводу я тонко пошутил, что приходящим туда людям
– Зато поступающим все равно, – резонно заметил Боря.
Чтобы не отстать от бурной творческой жизни, Татьяна купила подержанное пианино. Его продавали в доме напротив.
Из экономии грузчиков решено было не нанимать. Прежние хозяева загадочным образом выставили инструмент у подъезда. Дальше действовать пришлось мне и Боре.
Хорошо еще, что пианино было на колесиках. Мы, кряхтя и поминутно отдыхая, катили его через улицу под аккомпанемент автомобильных гудков и приветливого мата водителей.
В самом конце пути колесики не выдержали нагрузки и одно за другим благополучно отлетели. Татьяна вынесла потрепанный старый ковер.
Мы кое-как взгромоздили на него ценный музыкальный ящик и буквально по сантиметру перли груз волоком.
На протяжении всего пути Боря время от времени бросал на Татьяну косые укоризненные взгляды. Потом воздевал очи к небу и трагически восклицал:
– Танюшка, ну почему мама не отдала тебя учиться играть на скрипке?
Со мной Татьяна познакомилась на небольшом полулегальном концерте. В честь какого-то районного праздника нашей группе авторов-исполнителей предложили за наличные выступить после торжественной части.
Поскольку вход для зрителей был бесплатным, о чем возвещала вывешенная у ДК афиша, Татьяна легко уговорила пару подруг посетить мероприятие.
Я ей понравился настолько, что она пришла за кулисы выразить благодарность. А я в свою очередь совершенно обалдел от ее выразительных карих глаз в пол-лица. И тут же напросился проводить собеседницу до дома. Объяснив, что четыре часа дня – не та пора, когда беззащитной девушке пристало одной бродить по насыщенному опасностями городу.
Наличие подруг как сдерживающего для возможных маньяков фактора отметалось решительно и изначально.
Почему-то вместо дома мы сначала очутились в кино. Шел старый фильм с участием бывшего кумира одиноких советских женщин Василия Смоляного. Он и Ирина Рубченко играли двух зрелого возраста людей, которые после мучительных (в том числе и для зрителей) переживаний стали любовниками.
Потрясли целомудренные кадры первого контакта. Они вместе приходят в его холостяцкую квартиру. Героиня, не снимая плаща и обуви, молча бухается в кресло. Герой в строгом костюме и галстуке тщательно опускается на колено. Задумчиво произносит:
– Я люблю вас. А вы?
Она, естественно, молчит, потом с усилием отвечает:
–
Тревожная музыка подчеркивает, что именно сейчас все и произойдет.
Камера идет вверх, затем показывает уже опустевшее кресло. На него медленно падает женский плащ. На плащ летит платье. На платье брошен большой плюшевый медвежонок. Это намек, что освободили диван.
Медвежонка показывают секунд сорок. Наконец, камера переходит к дивану, с которого встает счастливый Смоляной.
Самое замечательное – что он был в пижаме…
Какое-то время наша с Таней-2 любовь текла вполне трогательно. Короткая пора романтического ухаживания. Безмерное счастье свидания с любимым человеком. Томительное ожидание новой встречи.
Мы гуляли, взявшись за руки, и целовались в подъездах.
Взахлеб рассказывали друг другу, как хорошо быть вместе.
Своей работы Татьяна все же слегка стеснялась, так что внимания на ней мы не заостряли. Нам было вполне достаточно города, нежности и моих песен.
Потом потихоньку стал работать великий женский хватательный инстинкт.
Татьяне-2 надоело делить меня с Татьяной-1. Ей хотелось вить собственное гнездо с отдельным персональным супругом.
В ход шли совершенно логичные упреки и подозрения:
– Ты уже уходишь?
– Дочке обещал быть пораньше…
– Давай кофе попьем.
– Спасибо, я не хочу.
– Ну давай! Я пойду сварю, да?
– Ладно, вари.
– Вот видишь, тебе даже какой-то кофе дороже меня!
Спорить было бессмысленно. Я грустно разрывался между семьей и влюбленностью.
Еще и жизнь вокруг слабо радовала успехами.
Народ месяцами не получал зарплаты. Цены на любые товары ежедневно ползли вверх. Шахтеры выезжали в Москву постучать касками по мостовой. Президент Ельцин дал приказ палить из танков по зданию собственного парламента и слег в больницу работать с документами. Бульварные газеты на всякий случай привычно ругали евреев.
В общем, что ни дерьмо – все к нашему берегу.
Татьяна стала всерьез подумывать о переезде в Израиль. У нее появились телефонные знакомые с жаркими убедительными голосами.
Я брался в расчет только гипотетически:
– Вот женился бы на мне – уехали бы вместе.
– И чем мне там заниматься? Там язык, который я не понимаю, религия, в которую я не верю. Что мне там делать?
– А что ты здесь делаешь? Тоже будешь что-нибудь сочинять.