Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
Буран не принимал участия в разговоре мужчин, которым медовка уже развязала языки. Перебирая всех, Ясави говорил:
— Карасяевцы, я вам скажу, мельчают, нет у них былого задора. Возьмем, к примеру, тех же призывников. Помню, когда мы уходили в старую армию, весь аул дрожал. Чего только не вытворяли рекруты темной ночью! Заборы разбирали, бани переносили на целый километр от дома, а утром крестьяне долго разыскивали свое добро. Да чего там! Однажды мы спящего купца перевезли из нашего аула в соседний. Утром проснулся — и никак не может понять, как он туда попал. Вот было смеху!
Закир
— Да бывали дела…
Давлет с усмешкой пил пахучую, сладкую медовку.
Ясави, внимательно наблюдавший за Бураном, спросил:
— Ты не одобряешь моего разговора?
— Сказать откровенно?
— Ну, конечно.
— Я так понимаю, что рекруты заливали горе самогонкой… И не верится, чтобы парням было весело.
Все ждали, что Ясави вспыхнет, но, к величайшему удивлению Закира, знавшего крутой нрав председателя, тот примирительно сказал:
— Ты прав, Буран. Озорство шло от отсталости. Хулиганили с горя. Знали, куда нас гонят…
— Не с того ли времени соседи стали смеяться над нами, карасяевцами? — вдруг спросил Давлет. — Говорят, будто однажды пошел слух, что в Карасяй ворвались волки. Собрались все мужики и стали окружать волков, которые забрались в сарай старого муллы. Караулили всю ночь, а утром вытащили из сарая собаку да овечку. С перепугу их за волков приняли.
Все засмеялись.
— В другой раз, говорят, — продолжает Давлет, — всем аулом гонялись за перекати-полем. Тоже за волков приняли.
Ясави сказал:
— Все это выдумки соседей. Они завидуют нам, вот и зубоскалят!
И он затянул песню. Все молча слушали. Песня не разъединяет, а объединяет людей.
Про Бурана все словно забыли. Прошли первые минуты бестолковых расспросов и бессвязных рассказов, пересыпанных сочувственными сами «м-да» и восхищенными восклицаниями: «Вот как!» Теперь Бурана занимала только одна мысль: «Почему не пришла Камиля?» Она не могла не знать о его возвращении, раз всполошился весь аул.
Буран незаметно поднялся с нар, накинул на себя шинель. В обеих половинах избы шумно пировали, вряд ли кто теперь заметит его отсутствие. Буран вышел во двор, свернул налево, к дому Камили.
К ней можно пройти по улице, а еще лучше — через огороды. Быстрее и удобнее: никто не заметит.
За углом под двумя березками вырисовываются знакомые очертания избы, маленькой и уютной. Вот здесь должна стоять грубо сколоченная скамейка. Камиля приходила сюда на свидание, мелькая в темноте белой шалью. Она всегда спешила: на свидание и со свидания.
Буран крадучись подошел к окну. Если даже Камиля не одна, он все равно зайдет к ним. За столом сидели братья Камили, близнецы, подросшие за эти годы. Перед ними лежали учебники. Неродной ее отец возился с хомутом, мать растапливала печку, а Камили не было в избе. Неужели она не дождалась Бурана и пошла к ним? Наверно, разминулись.
Под ногами хрустнул снег. Старик повернулся к окну. Буран отпрянул назад — не хотел, чтобы его узнали. Скажут, под чужими окнами ходит, как мальчишка. Раздражающе заскрипела, точно застонала, калитка, и в соседних дворах залаяли
Вернувшись домой, Буран прошел прямо в женскую половину.
— Чего тебе, сынок? — обернулась к нему обрадованная мать. — Спасибо, что заглянул.
Женщины с любопытством посмотрели на него. Среди них не было Камили. И снова мать отвела затуманенные глаза. Что она знает и не решается сказать ему?
В его отсутствие появились новые гости. Особенно Буран обрадовался Хайдару, своему другу.
— Как только узнал о твоем возвращении, сразу же махнул к тебе, — проговорил Хайдар. — Гуляли мы… Взял гармошку и смылся.
Друзья обнялись.
— Где пропадал, вояка? — прогудел Ясави.
— Разве я не рад Бурану? — кричал Галлям. Он успел уже опрокинуть не одну касу [6] . — Почему я должен молчать, я вас спрашиваю?.. Хочу — пью, а хочу — пляшу. Сердце мое переполнено, вот что!
Буран потянул Хайдара за рукав. Тот быстро смекнул, в чем дело.
— Гармонь захватить?
— Оставь пока. Посидим на завалинке.
Тихая апрельская ночь встретила их мерцанием звезд, словно подмигивавших друзьям. Буран невольно сравнил родное карасяевское небо с тем, что оставил там, на севере. Совсем не похоже. Даже звезды не те…
6
Каса — глубокая чаша.
Степенная семья Большой Медведицы застыла над баней, а Малая, казалось, примостилась на березах. Упала далекая неизвестная звезда, наискось прочертив небо.
— Соскучился по аулу, — сказал Буран. — Тут все свое, родное. Вот, к примеру, я проехал через весь Уссурийский край. Виноград разводят, рис выращивают и живут богаче нас. А все же не хотел бы я там жить. Ну, понимаешь, и воздух у нас другой, и тишина своя, особенная, и даже коровы как будто мычат не так… Тебе, может, кажется это смешным…
Хайдар закурил и ответил:
— Соскучился, говоришь? Служба в армии — не малый срок. Многое у нас изменилось за это время. При тебе еще не было колхоза. В прошлом году, почти перед посевной, сколотили его. Много было мороки с землей, лошадьми, инвентарем. С непривычки, что ли, ничего толком не получалось. Галлям три раза выходил из колхоза и три раза возвращался. То он не хочет, а жена просится в колхоз, то наоборот. А без кузнеца какой же колхоз? До сих пор они, кажется, окончательно не решили, как им быть… Два раза амбары с семенами горели. Ладно, из района помогли. А самое смешное приключилось осенью. Не знали, как раздавать доход. Решили было по едокам, да ведь не все же в семье работали. Сошлись было на том, чтобы платить по работе, у кого сколько трудодней, опять не получилось — не все одинаковый пай внесли. Одни в колхоз передали по два коня или машину, а такие, как я, кроме своих рук, ничего. На одиннадцатом собрании дело чуть до драки не дошло. Смешно и обидно рассказывать. Единоличники управились раньше нас, и без собраний обошлось. Там все ясно, а у нас одни споры и никакого толку. Ну и натерпелись же мы!