Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
А за спиной старика бухала река, шуршали льдины, слизывая глину яра.
Шаймурат подошел к приезжим.
— Народ болтает — вы уходите в горы и вам нужен проводник? — спросил он.
Хамзин окинул его недовольным взглядом, сухо ответил:
— Нам нужны молодые парни.
— Когда старый человек обращается к тебе, первым твоим словом должно быть приветствие. Так нас учили…
Хамзин опешил. Великорецкий с любопытством взглянул на старика.
— О чем он просит? Чего тебе надобно, старик?
— Кто из вас самый главный? — спросил Шаймурат по-русски.
— Допустим,
— Так слушай меня, старший. Я хочу идти в горы вместе с вами. Слышал я, вы забираетесь в самые глухие места. Такие спутники мне нужны.
— Допустим, мы вам подходим, — вмешался Хамзин. — А что вы у нас будете делать? — Он критически оглядел старика: одни кости, прикрытые старой шинелью…
— Смотреть за лошадьми. Пахать. Ухаживать за пчелами. Если надо, плести лапти. Бишбармак [7] готовлю. Землю копать могу, — стал перечислять Шаймурат, загибая скрюченные маленькие пальцы, и неожиданно закончил: — Кумыс умею пить.
7
Бишбармак — национальное кушанье.
Хамзину не понравился словоохотливый старик.
— Бабай, тебе бы на печке лежать, а не о работе думать.
Старик недружелюбно покосился на него.
— Как известно, свежий воздух и воздержание в пище закаляют человека. Я надеюсь прожить до ста лет.
Буран вмешался в разговор:
— Лучшего проводника вам не найти ни в Карасяе, ни в соседних аулах.
Хамзин недовольно спросил:
— А сами вы отказываетесь окончательно?
— Пока не знаю. Если надумаю, я вас разыщу.
Ему не хотелось никого посвящать в свои планы.
Через день Шаймурат ушел с геологами в горы.
Буран тщательно обстругивал каждую доску: ведь воротам стоять многие годы. По ним будут судить о мастерстве и сноровке того, кто их построил. По старому обычаю карасяевцы гордятся своими воротами, украшенными резьбой. И Буран не ударит в грязь лицом.
Рубанок однообразно скользит под рукой, желтые кудри стружек с шуршанием отлетают в сторону.
Вот поставит Буран ворота и подастся в горы или в город. Не жить ему в Карасяе без Камили. Уехала она — и как будто всю красоту и радость увезла.
Буран вздохнул. От Камили нет ни слуху ни духу, точно в воду канула. Карасяевцы долго сплетничали по этому поводу. Одни утверждали, что Камиля вышла замуж, другие предполагали насилие.
— По доброй воле Камиля не стала бы с ним даже разговаривать. Хамит на все способен. Разве он не вышел сухим из воды, когда был арестован? Правда, ему повезло — избитый человек выжил…
Буран не вступал ни в какие разговоры. Ему не нужно сочувствие людей и не интересуют их догадки. И без того тошно. Да разве куда денешься от болтовни? Как-то заглянул к нему Хайдар. Теперь он все время пропадал в поле. Известно, кто весной пашет, тот осенью жнет. Загорел, лапти почернели в борозде.
— Все хозяйством занимаешься? — спросил Хайдар, устало опускаясь на бревно. —
Буран свернул козью ножку. Задымили помолчали.
— Не знаю еще, как решу!
Хайдар засмеялся.
— Дороги зовут?
В самом деле, что мешало Бурану ходить за плугом? Зов дороги или тоска по любимой? Может быть, и это, но скорее всего мечта. Мечта, отнимающая спокойствие у человека.
С детства его безотчетно тянуло к машинам. С большим трудом через райком комсомола добился он зачисления на курсы трактористов, но пришел срок, и Бурана призвали в армию. Армия усилила любовь к технике. Приборы там были зорче человеческих глаз, автомобили мчались с такой скоростью, что за ними не угонишься на самом быстроногом скакуне. Куда там хваленым карасяевским жеребцам! А вездеходы, которые взбирались на крутые склоны гор, амфибии, что плавали на воде! А пушки! Стреляешь здесь, а снаряды летят далеко за горизонт. Оказывается, кроме Карасяя и похожих на него деревень, где дедовским способом выращивали хлеб, был другой мир.
На призывной комиссии он попросился в танковую часть и выдал себя за тракториста. Да ничего не вышло. На проверке выяснилось, что он совсем не умеет водить машину. Медицинская комиссия тщательно проверила его глаза и слух. Видел и слышал он отлично. Думал, что быть ему моряком. С председателем комиссии такой разговор вышел. «Тебя, Авельбаев, — говорит, — во флот можно зачислить, только не в русский, а швейцарский!» А сам смеется. Буран не понял, почему он смеется, и с обидой сказал: «Почему в швейцарский? Я у себя хочу служить!» «Потому, что у Швейцарии нет морского флота. У тебя, — говорит, — двух сантиметров в грудной клетке не хватает».
Зачислили в погранчасть. Мечтал сесть на танк, а посадили на коня и дали в руки винтовку. Всю свою любовь он отдал своей винтовке. Такого же восторженно-бережливого отношения к ней требовал и от подчиненных бойцов, когда стал командиром отделения. Ну и доставалось же им, бедным!..
После окончания службы комиссар полка посоветовал ему поехать на большую стройку, о которой писали в газетах. Наконец-то могла осуществиться его мечта! Но на дороге встала Камиля. Он, конечно, не стал говорить седому комиссару о девушке, в армии не положено распространяться о любви…
Не дождавшись ответа, Хайдар сказал:
— Что касается меня, то я налегаю на плуг, а осенью о свадьбе думать буду…
По небу плывут облака — белые барашки, тихо вокруг.
— Тебе пора жениться. Зифа — стоящая девчонка. Я ее вчера на улице видел… — поддержал его Буран.
Внезапно тишина была нарушена отчаянным свистом, пронзительным гиканьем и звоном маленьких колокольчиков, которые обычно подвешивают к дугам во время свадебных выездов. Буран взглянул на улицу, и его глазам представилась знакомая картина: пять или шесть мальчишек бежали, схватившись за руки, как будто катился громадный клубок перекати-поля. Мальчишек сопровождали собаки, взвизгивая и яростно лая. Ребята остановились перед недостроенными воротами, дружным хором заорали: