Лечить нельзя помиловать
Шрифт:
А потом мы с каменными лицами изымаем инородное тело из прямой кишки.
– Эрла Алевтина, пропишите нам какое-нибудь лекарство от этого горя.
Я покосилась на вынутый огурец, на графа, беспокойно заерзавшего от недвусмысленных позывов, и перевела всё понимающий взгляд на окно.
– Клин клином вышибают, – а дурь лишь горьким опытом. – Прописываю вам кринку парного молока с мелко нарезанными солеными огурчиками.
Граф чуть сбледнул, обменялся сомневающимися взглядами с супругой, но тут же поморщился от неприятных ощущений в животе.
– А обойдется?
– Гарантирую!
– Десять золотых, и об этом никто не узнает, – окончательно переглянувшись, предложили сиятельные.
Выкинув использованные перчатки, помыв руки и многозначительно припрятав гонорар за пазуху, я отправилась на выход, сопровождаемая благодарственными причитаниями графини. Еще не старая, но весьма аппетитная женщина лет сорока признательно лепетала несвязанный бред, собственноручно открывая мне двери.
– Такая приличная эрла, и такие грязные слухи, – горестно вздохнула она.
– Какие слухи? – известные мне сплетники вряд ли пересекаются с не последними в стране дворянами.
– О ведовстве, – бесхитростно выдала аристократка. – Весь двор исподтишка гудит, что городская лекарка приворожила самого маркиза. Да так люто, что он за ней псом верным бегает, язык набок свесивши.
От представленной иллюстрации тело непроизвольно содрогнулось. Мать-перемать! Это кто же меня так недолюбливает?
– Не подскажу, – задумчиво нахмурилась женщина, наматывая конец шали на палец. – Вроде, все об этом говорят, а за руку не поймаешь. Но я и не пыталась. За прямые вопросы при дворе могут и глянуть неласково, и ославить на всё государство.
Истина, без прикрас и уверток. Каждый аристократ с младенчества впитывает заповедь – честно спрашивать ни о чем нельзя, как и отвечать. Самому нужно включать голову и по обрывкам фраз и сплетен складывать пазл, не забывая чванливо повторять: «Фи, как некультурно злословить». Если не справишься, проносишь «колпак дурака» до смерти – каждый дворянин будет сравнивать тебя с простофилей из черни, не умеющим в тонкое искусство интриг и политики.
Верхний этаж социума зиждется на социальном договоре о негласных правилах и их неразглашении.
Напоследок поблагодарив графиню, я села в холопскую телегу, на которой меня привезли в дворянский квартал, и глубоко задумалась. По всему выходило, что персональных недоброжелателей у меня при дворе немного. Леди Коллет, её подруги, которых она не преминула настроить против меня, да мой личный враг, забывший о своем преступлении. Никого не упустила? Вроде, всех припомнила. Пополнится ли этот список отцом Алеона? Вряд ли, пока маркиз-старший никаких поползновений в мою сторону не делал. Да и с чего бы ему опускаться до вражды с какой-то безродной лекаркой? Низко. Гораздо интереснее воевать с собственным сыном.
С другой стороны, каждого дворянина можно смело брать на карандаш как потенциального злопыхателя. Кому из них моя помолвка не серпом по малому тазу? Именно! Но теперь ясно, почему на меня в библиотеке косятся, как партия на джинсы.
Осталось дождаться приглашения на аутодафе.
***
Утро началось с
– Я на вас папе пожалуюсь! – верещала девчонка, прокусив мне здоровым клыком палец.
По отпечаткам зубов я была готова открыть новый вид человекоподобных существ – мелких бестий, но времени растележиваться не было. Пришлось вырубить малявку тотальной внутривенной анестезией и до конца приема наслаждаться благостной тишиной. В благодарность она залепила мне в волосы наградной леденец и плюнула в цветочную кадку, но мы с алоэ её великодушно простили.
Сразу после полудня в кабинет ворвался эрл Бэкк, тяня на буксире племянницу.
– Эрла! – взревел он во всю глотку. – Вы мне нужны как медицински настроенный человек!
Негодующая Нурика сопротивлялась ногами, но затормозить оборотня не могла. Девчонку встряхнули, как куль с грязным бельем, и поставили перед мои ясные очи. Красная от возмущения, лохматая и помятая, мисс Инкаст сердито уперла руки в бока, сделав осуждающий шаг подальше от дядьки.
– Слушаю, эрл.
– Гляньте, не в тягости ли, – почти приказал он, бухнув дверью. Створка мгновенно засветилась антипрослушивающим плетением.
– Дядя! – мгновенно взвилась Нурика, резко став похожей на родственника.
– Сейчас дядя, а через девять месяцев дедом стану? – гаркнул оборотень. – Или, думала, горничная не заметит, как ты пупок перед зеркалом гладишь?
Мисс Инкаст вторую неделю гостила в доме лейтенанта, пока ее родители временно были в разъездах. Одну девушку оставлять нельзя, да только кто предполагал, что Мак – молодой помощник конюха – будет строить глазки гостье и звать ее в Сад Единства простецки гулять на закате? Раз гульки, два, а потом глазастая служанка приметила, что счастливая девушка вертится по утрам перед зеркалом почти нагишом и тискает саму себя за живот.
– Кажется, у вас шерсть посеребрилась.
– Посеребришься тут, – проворчал оборотень, ежась от целительского взгляда. – Ну так?
– Не в тягости.
Черты лица лейтенанта расслабились, а вот девушка напротив вскинулась с упреками:
– Я же говорила! Похудела я! По-ху-де-ла! Потому и смотрела на себя, грех, что ли? А ты! У-у-у-у, горничная твоя – дура, дядя!
Выпроводив эмоциональное семейство, я села составить план. Пора напомнить капитану Клоду о его посуле поговорить с Провидцем. Время утекает сквозь пальцы, еще месяц-полтора и на нас не будет коситься лишь глухонемой: дальше либо к свадьбе готовиться, либо по обычаю Порт-о-Фердинанда разрывать помолвку. Но тогда Алеона быстро женят задним числом на баронессе. Причем не сомневаюсь, что сам он об этом узнает лишь на следующее утро.