Лёд моих диких снов
Шрифт:
— Вчера двадцать девять было.
— День только начинается.
— Пацаны, дайте сигарету.
К нам подошёл Серёга. Было в нем что-то странное в эту минуту. Какая-то отчуждённость вкупе с лихорадочным блеском в глазах.
— Не куришь же.
— Страшно, пацаны.
Подрагивающей рукой он достал из пачки сигарету и зажал её посиневшими губами.
— Что страшно? Не по нам лупят, — отозвался Сепуха, чиркнув перед его лицом зажигалкой.
— Умирать страшно.
Голос у Серёги был отрешенным. Через силу
Всмотревшись внимательнее, заметил черные круги под его глазами.
Сами глаза как-то впали, а кожа приобрела серый оттенок. На лбу проступила испарина, которую он тщетно пытался смахнуть — она появлялась вновь.
— Четырнадцать, — продолжил подсчет Сепуха. — Пятнадцать…
______________________________________
В обед белые тучи расступились. Проглянуло солнце.
Залпы стихли и воцарилась тишина. Подозрительная и гнетущая.
— Слабали бы чего, артисты, — подал голос Мержинский, опустив подбородок на колени.
Серёга, тремор с которого спал, протиснулся к будке. Вытащил свою ленинградку и уселся на нижнюю ступеньку. Следом вышли Антон и Лена.
Глаза девушки сияли. Антохин же взгляд остановился где-то позади наших спин.
Обернувшись, не увидел ничего стоящего, кроме разлапистых елей.
Напряжённо дзынькнула гитара. Перебор выливался в странную мелодию, которая то и дело захлебывалась. Промерзлые пальцы Сереги мазали мимо струн.
— Погреться у нарисованной печки,
Послушать несуществующий голос,
Он тихо споет тебе о хорошем,
Красивом, которым полон твой дом.
А где он, ты это силишься вспомнить
И ночью, рождая странные мысли,
Приходишь к уже потрепанной фразе,
Что лучше оставить все на потом.
И встретив свое имя на одной из могил,
Ты с ужасом почувствуешь, что ты уже был…
— Лучше заткнись, — попросил Антон, сжав ладошку Лены.
— Ой, смотрите! Солнечный зайчик.
Я медленно обернулся. Жёлтое пятно гуляло по её лицу, заставляя щурить глаза.
— Ложись, дура!
Одним рывком бросившись вперёд, Антон сбил её с ног.
Выстрел.
Второй.
Антон замер с широко раскрытыми глазами. По виску побежала багровая дорожка.
Визг Лены оглушил.
— Стой!
Поздно.
Овраг. Метровые сугробы. Ели.
Автоматная очередь за спиной.
И белая спина впереди, удаляющаяся в лес.
Стать третьей жертвой снайпера мне не довелось. Скинутую с плеча СВД заклинило в самую последнюю секунду. Заминки хватило для того, чтобы мой нож вошёл в незащищенное бронежилетом телом.
Хрип.
Удар.
Ещё один.
Ещё.
Ещё.
И ещё…
Руки в крови. Во рту привкус железа. По лицу кровь.
Красный нож. Красный снег.
И красные пятна в глазах.
— Всё уже. Всё!
— Отпусти!
— Всё, Архип. Мёртв!
— Отпусти.
— Приди
Красное месиво медленно отдалялось.
Ещё не всё!
Не так быстро…
Брыкнулся, повалив Мержинского в сугроб. Сам упал рядом.
Перекатившись, он навис сверху и щедро влил спирт из походной фляжки мне в рот.
Трахею сперло.
.. Мне восемь.
Утро.
Я выхожу на кухню. И первое, что попадает в поле моего зрения — большой сом в раковине.
Он жадно загребает ртом воздух и хлопает о железный край хвостом.
Дзынь. Дзынь.
– .. И что? Ради чего всё это было? Десять лет коту под хвост. — Голос матери чужой и отстранённый.
Она сидит на стуле и вертит в руках бокал с чаем.
— Алин, давай не сейчас, — просит отец, отворачиваясь к окну.
— Почему не сейчас-то?
Дзынь. Дзынь.
— Не при детях хотя бы.
— А-а-а! Ты о детях вспомнил?
— Алина…
— Что, Алина? — Дзынь. — Что, Алина? Дети у него… Пусть знают дети, какой у них отец. Сволочь и мразь. Променять семью на какую-то вшивую официантку…
— Хватит.
Дзынь. Дзынь. Дзынь.
— Я ещё даже не начинала. "Всю жизнь на руках носить буду. Горя знать не будешь. Подарками осыплю!" Вот все твои подарки за десять лет, — кивок в мою сторону. — Её, небось, больше балуешь?
— Алин…
Дзынь.
— Да уйми ты эту рыбу! — Зло рявкает мать на меня.
— Как я должен её унять?
Бокал громко хлопает о столешницу. Стул издает противный скрип, оставляя следы на паркете.
Мать подходит к мойке, достает нож и вонзает его в рыбину.
— Вот… так. Взять нож… и… унять, — каждое слово она сопровождает новым ударом лезвия.
Я замираю, не в силах отвести взгляда от её рук, планомерно покрывающихся кровью.
Ещё минуту назад живая, рыба на моих глазах превратилась в решето.