Лёд моих диких снов

Каирами Ника

— А что ты скалишься? — Наконец поинтересовался он. — Думаешь, здесь по другому будет? Кого растяжкой зацепит. Кто на "лепесток" наступит.

— Иди воздухом подыши.

— Пошли покурим, Старшина.

Он усмехнулся, глядя в свой бокал. Кивнул и поднялся.

— Думаешь, контуженный? — Спросил, когда мы вышли на улицу. — Не контуженный. Другой жизни просто не знаю. Страшно и не понятно там, на гражданке.

— А здесь не страшно?

— За себя — нет. За вас страшно. У меня-то там никого не осталось. Мать от инфаркта скончалась, когда

меня из запаса в Грозный вызвали. Отец в тюрьме закончил. А с семьёй так и не сложилось. Дураком становлюсь, как выпью, — он опустил голову, словно извиняясь за порыв откровенности. — Не отпускает Чечня. Грузом лежит.

Сквозь дым своей сигареты он впился в меня долгим, тяжёлым взглядом. В котором, как мне показалось, я уловил тень знания будущего. Нашего общего здесь будущего.

— Сколько тебе, боец?

— Двадцать четыре.

— Что, жизнь не в радость была?

— Шило на мыло поменял.

— Кем на гражданке-то был?

— Скажу, бандитом, поверишь?

— Убивал?

— Не доводилось.

— Когда убьешь — поверю. Вот тогда и поймёшь. И меня, и Сёмыча того. И что смысла во всем этом нет. А на гражданку вернёшься либо контуженым, либо сопьешься.

В словах его было что-то такое, что натолкнуло на мысль о неотвратимости ещё не начавшегося действа. Не начавшегося, но уже запустившего механизм.

— Думаешь, вернусь?

— Вернёшься. Только рад не будешь, что вернулся. Как они все перед глазами пройдут…

— Не рано хоронишь, Старшина?

Он сделал глубокую затяжку и вышвырнул окурок в снег.

— До половины ещё не дошло, что это не армия, где всё чётко и ясно. Отслужил — вернулся. Попрут на нас и передохнем все. Поминай, как звали. Бессмысленная война. Бессмысленные жертвы…Если хватит потом сил жить по-человечески — считай, что повезло.

Он бросил последний взгляд на небо, засунул руки в карманы и побрел обратно к бараку. Спустя минут пять оттуда громыхнула гитара и Антоха на сорванных связках проорал:

— Злая пуля, учи меня жить…

*****

Было ещё кое-что, наложившее на меня печать ответственности.

Ночью, спустя неделю после дня рождения Старшины, Макс силком вытащил меня из койки. Провёл по тёмному коридору до душевой. Яркий свет потолочной лампы ударил в глаза. Я проморгался и оглядел всю собравшуюся компанию. Мержинский, Антон, Серый, Макс — во взгляде каждого присутствовала недоступная мне тайна.

— И?

Серёга ухмыльнулся и раскрыл кулак. Под светом лампочки тускло блеснуло новое лезвие.

— Заняться нечем?

— А ты не ершись, Архипов. Чего ершишься? Знаем мы, что твоя кровь дорого стоит. Но не дороже ведь наших жизней?

— Сделает она тебе погоду, Мержинский, кровь моя?

— Чем не повод проверить?

Брат Малого аккуратно вытянул у Серёги лезвие, подошёл к раковине и спокойно полоснул ладонь.

— Клянусь, в какой бы передряге ни оказались, буду за вас горой. Сам сдохну, но каждого из вас вытащу. Ваша кровь — теперь моя кровь….

— Клянусь.

…

— Клянусь.

…

Серый

выжидающе посмотрел на меня, взяв запачканное лезвие в пальцы. Я скользнул взглядом с него на остальных. Мержинский — подневольный, в некотором плане, служивый. Выбравший военную карьеру вместо тихой размеренной жизни. Моя ответственность за него ему погоды действительно не сделает. Сам знал, на что шёл. Другая ситуация — Сороконог и Белозубов. Восемнадцатилетние птенцы с неопределённой судьбой, попавшие сюда по моей вине. Им было нечего терять. Но лишь потому, что они ничего ещё и не обрели. И Макс, свято чтивший нашу дружбу. Он считал своим долгом оберегать меня от глупостей. Хотя чаще от глупостей оберегал его я.

— Ну, Андрюха, — поторопил Серый, неосторожно чиркнув поперёк линии жизни. — Твою мать…

— Да не Андрей я. Дима.

…

Оставив алую борозду на руке, положил её поверх Серегиной.

— Клянусь.

_________________________________

Тонкий едва заметный шрам, оставшийся на всю жизнь, не раз после спасал меня от горячки. Буквально жёг кожу, стоило мне вспомнить клятвенные слова Мержинского, под которыми мы все подписались.

Клятва на крови.

Там, на гражданке, я посчитал бы это глупостью. Но у войны были свои суеверия…

Глава 6

Солнечный зайчик

Десять часов утра. КПП.

На посту были буквально все. Усиление.

Ещё вчерашнее официальное перемирие сменилось необъявленной войной.

До нас она ещё не дошла. Но её отголоски уже были слышны вдалеке.

С утра мимо поста не прошел ни один гражданский. Из местных с нами была только Лена.

Её присутствие здесь было лишним. Но даже война не могла затмить их бурный роман с Антохой.

— На ливер всех пустят скоро, а вы тут шашни крутите, — скрежетал зубами Сепуха.

— Какой грозный братик, — неизменно отзывалась Лена. — Сам когда с Людкой связался — обо всем забыл.

— У Людки хотя бы голова есть. Уехала подальше.

— Если я тебя так напрягаю, могу уйти!

— Сиди! Наружу не высовывайся.

Сплюнув разжеванную спичку в кучу таких же, Сепуха зажал в зубах новую. Подхватил автомат и вышел на улицу, бросив напоследок:

— Не нравится мне всё это.

— Достал!

— Прав он, Ленка. Не место тебе здесь, — отозвался Антоха.

Началась очередная перепалка, слушать которую не было ни сил, ни желания.

Осушив залпом бокал с остывающим чаем, выбрался вслед за Сепухой.

Он стоял чуть поодаль, сверлил мрачным взглядом белое небо.

Закурив, протянул ему пачку. Он молча вытащил сигарету. Постарался прикурить. Спички гасли одна за другой.

Плюнув, воспользовался моей зажигалкой.

— Предчувствие нехорошее, — поделился он, оглядываясь по сторонам.

— Не нагнетай.

Вдалеке послышался взрыв. Сразу за ним залпы.

— Тринадцать, — отстранено подсчитал Сепуха.