Леденящая жажда
Шрифт:
— О чем вы? Дорогая, у вас очевидная мания преследования, так что представители полиции отправили вас вполне по адресу.
Соня не сразу ответила. Ей пришла в голову сказка про колобка: я от бабушки ушел, и от дедушки, и от тебя… А уйду ли от тебя? Неизвестно. Непросто все это, очень непросто.
Про Фриду с Вирджинией она ему даже не напоминала, в последнее время Томсон как будто поставил крест на ее творческих способностях. Похоже, решил идти напролом.
— Так вот, мистер Томсон, с давлением на личность мне пришлось столкнуться очень рано,
Она встала, расправила полы больничной пижамы и сжала кулаки.
— Вы собираетесь продолжить драться прямо сейчас? — равнодушно поинтересовался доктор.
— Не пугайтесь, не в прямом смысле.
— Рад слышать. Сядьте и успокойтесь.
— Я совершенно спокойна и сяду только тогда, когда захочу. Это вроде бы дурдом, а не концлагерь.
— Какие сравнения! Хорошо, стойте, если вам угодно.
— Спасибо. Итак, продолжим. В поисках свободы мне пришлось много что повидать, уехать из своей страны, покинуть дорогих мне людей. — Соня никак не могла справиться с припадком неумеренного пафоса.
— Я искренне уважаю твердость ваших убеждений.
— Не перебивайте, мистер Томсон. Вы же видите, я сегодня в ударе, и как профессионал должны ценить подобное состояние. Вдруг проболтаюсь, скажу что-нибудь важное.
— Извините.
Было совершенно непонятно, издевается доктор или действительно улавливает ту грань площадного фарса и тотального самообнажения, на которой она балансирует.
— Приехав сюда, я была готова принять законы этой страны. Я пыталась жить так, как здесь принято. Я искренне старалась не выделяться из общей массы, но Америка не поддержала меня в этом стремлении.
— Что вы имеете в виду?
— В каком-то смысле моя иммиграция попадает в разряд политической. Проблемы, причины которых мне неизвестны, преследовали меня повсюду, а здесь они только усилились. Я не стану обсуждать с вами, что именно произошло в тот вечер в моем доме, вам это должно быть известно лучше.
— С чего вы взяли?
Мистер Томсон не на шутку взволновался. С самого начала было видно, что женщина с характером, но всему есть предел.
— Потрудитесь пояснить, что вы имеете в виду?
— То, что произошло в моем доме, является лишь следствием весьма лестного внимания, которое мне кто-то оказывает уже в течение многих лет.
— Я не понял!
— Хорошо, скажу прямо: за мной уже достаточно долго следят. У меня есть кое- какие догадки…
— Поделиться не хотите?
— Было бы чем — ведь это всего лишь догадки.
— Не важно, в любом случае это очень интересно.
— Я рада, что мне удалось заинтриговать вас, но все же лучше продолжить последовательный рассказ. Меня действительно нашли сидящей на полу в углу кухни в состоянии, близком к помешательству, но это еще не говорило об умственном расстройстве, требующем вмешательства психиатра. У меня был стресс, и это
— Я все понимаю.
— Но на данный момент проблема заключается в том, что никто не захотел мне помочь, напротив…
— А я разве не этим занимаюсь?
— Вы?! — Соня рассмеялась. — Не лгите.
— Я не лгу!
— Так вот, полиция, которую вызвали наутро мои соседи, отнеслась ко мне не как к потерпевшей, а скорее как к преступнице. На меня стали давить, практически напрямую.
— Вы все твердите о давлении, так объясните, наконец, в чем же оно заключается?
— Не прикидывайтесь дурачком.
Соне очень хотелось сказать, что наиболее изощренным давлением была отправка ее в клинику.
— Будем считать, что я не заметил вашего не слишком вежливого тона.
— С самого начала меня посадили под арест, не объясняя причин, и подвергли допросам.
— А до пыток не доходило?
— Ваша ирония неуместна.
— Извините, просто уж больно мрачную картину вы тут нарисовали.
— Я абсолютно ясно почувствовала, что из меня пытаются вытянуть некую информацию, и самое смешное, что я ею не владею.
— Сплошные загадки вокруг.
— А потом последовала психиатрическая клиника — это наиболее жесткий метод, который можно себе позволить в ситуации, когда дело происходит в якобы демократическом государстве.
— В «якобы демократическом»? Сильное заявление.
— Просто в моей стране, где насилие хотя бы не прикрывают словами, я оказалась бы в тюрьме, а здесь всего лишь в дурдоме. Маленькое, но приятное различие между демократией и тоталитарным режимом. Впрочем, такие методы у нас тоже в ходу. Мне все это напоминает Советский Союз, из которого я, собственно, бежала.
— Просто кафкианские мотивы! Огромная государственная машина давит на маленького, беззащитного человека! Не слишком ли много вы придаете себе значения?
— О, я-то готова стать маленькой, незначительной, незаметной. Я пыталась, но, как видите, не дают.
— Кто не дает, вы сказать не хотите?
— Вам — ни в коем случае, как это до вас до сих пор не дошло?
— Почему, я же врач.
— Слушайте, доктор! Нужно ведь быть совершенной идиоткой, чтобы не понять вашу связь с теми, кто…
— Типичная мания преследования. Я знаю, что вы скажете, можете не продолжать.
— Ладно, я уже все сказала, разговор окончен, вы свободны.
— Продолжайте рисовать. Я зайду к вам завтра.
Доктор встал и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Другие больные его явно не интересовали.
Соня ощутила непреодолимую подавленность, сковавшую руки и ноги, не дававшую поднять голову.
И зачем она завела этот совершенно ненужный разговор? Только наболтала лишнего! Ведь с самого начала было ясно, что Томсон связан с «ними». Кто эти загадочные «они», до сих пор еще окончательно не прояснилось. Но разгадка приближалась.