Леденящая жажда
Шрифт:
Комната номер два.
Разрушений гораздо меньше. На полу — куча хлама. Пустые магазины. Бутылки валяются… Разве мусульманам можно пить? Тоже мне, правоверные…
Сначала ему показалось, что в ворохе тряпок, лежащих в углу, кто-то может еще прятаться. Он проверил ногой — нет, никого. Снова пустая надежда. Это были просто тряпки…
Вдруг снова закружилась голова, перед глазами все поплыло, и Пастух рухнул на этот пестрый ворох у него под ногами. «Талибами пахнет», — промелькнула мысль,
Сквозь гул в ушах еле-еле просачивались другие звуки, оттуда, из пещеры. Сухой треск автоматной очереди, какие-то страшные, непонятные крики, а потом…
Потом вдруг резкий удар по барабанным перепонкам, странная вибрация по всему телу и — ужасающая тишина…
Ничего не слышно.
Что это?
Глаза не открывались. Тишина звенела.
Пастух потряс головой. Тихо. Щелкнул пальцами — слышно. Значит, не оглох. Куча тряпья зашевелилась — Пастух еле успел отпрянуть. Откинулся люк, и из него полезли люди с автоматами…
Пастух обернулся — в развороченную дверь бункера еле успели вбежать Муха, Трубач и Билл. А следом за ними тоже рвались талибы…
Все, это конец, добегались, их заманили в ловушку и теперь перебьют, как куропаток.
Лампа! Эта чертова керосиновая лампа. Хоть небольшой, но свет, а им свет ни к чему. Они уже успели привыкнуть к темноте, воевать по запаху.
Пастух вскинул автомат — лампа разлетелась, облила керосином нескольких нападавших, они вспыхнули, заметались по бункеру. Их добили свои же.
И вновь стало темно. И снова Пастух шел по запаху.
В этой черной кутерьме он успевал отличать своих от чужих. Он уложил пятерых или шестерых, но пули летели все гуще, клинки свистели все ближе.
— Билл! Трубач! Муха! Спиной к спине! — крикнул Пастух.
Они тут же оказались рядом.
Встали спиной к спине и теперь махали штыками и отстреливались уже без разбору.
Под ногами было скользко от пролитой чужой и своей крови.
Трубач только злобно хрипел.
Муха при каждом ударе резко выдыхал.
Билл рубил молча. Только иногда шептал: «О, мой бог».
Это было отчаяние. Это была последняя схватка.
— Кто выживет… — начал Пастух.
— Молчи, командир! — просипел Трубач. — Береги силы.
— Не надо о грустном, — бодрился Муха.
— О! Мой бог!
Четырехствольное, четырехштыковое, восьмирукое орудие мести крошило врагов на все четыре стороны.
Но уже присел на колено Муха, его ранили в ногу.
Уже выронил автомат Билл.
Уже кончились патроны у Трубача.
Уже Пастух чуял зловонное дыхание талибов перед собой.
— Ребята! Черт вас дери! Я вас люблю! — закричал Муха.
— И я! — выдохнул Трубач.
— Я тоже! — сказал Пастух.
— О
Они уже все стояли на коленях. Уже отбивались машинально, уже вспоминали то, что человек должен вспомнить перед смертью.
..И вдруг загремело где-то в стороне. Раз, другой, третий. Куда-то отлетели черные люди, бросились в сторону, потом метнулись назад.
Пастух успел выхватить из коченеющих рук талиба автомат и пустить несколько очередей вслед убегающим.
И Муха застрочил. И Трубач кинул гранату, которую тоже успел найти у мертвого.
— Американцы! Наши! О черт! — закричал Билл. Талибы бросились в развороченную дверь.
Пастух перекатился к люку, запустил туда две гранаты.
— Своих не перебей, Пастух!
Нет, не послышалось. Док! Артист!
— Вы откуда взялись?
— Повстречали несколько талибов, пришлось отбиваться… А вы, торопыги, не могли нас подождать!
Пастух бросился за талибами, но пробраться через кучи мертвых тел не успел.
Выстрелы разом смолкли.
Из развороченной двери показался слабый свет.
— Русский, не стреляй! — закричал кто-то из грота. — Русский, не стреляй!
Показался белый платок на дуле автомата.
— Русский, говорить!
— Прекратить стрельбу! — скомандовал Пастух. — Они сдаются.
— Ты что?! — закричал Трубач. — Хороший талиб — мертвый талиб!
— Отставить!
И в дверь:
— Заходи с поднятыми руками. Они вошли гуськом. Человек сорок.
Впереди шел, держа в руках белую тряпку, седой старик.
— Русский, говорить.
Ну ясно, бывший моджахед. Помнит еще русских.
— И куда мы их денем? — все горячился Трубач.
— Американцам оставим. Пусть хвастают.
— Иди сюда! — подманил пальцем старика Пастух. Тот отделился от толпы и пошел, перешагивая через трупы к солдатам.
Билл включил свою чудо-лампочку. И в этот момент Пастух увидел…
— Ложись! — крикнул он. — Ложись!
Старик бросил платок, соединил руки и разлетелся на куски.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Вашингтон
15 июля 1986 года, 11.11
И это люди? Разве их можно так называть? Ну и рожи!
Так, хватит, если ты здесь с ними, значит, сама такая же. Так что засунь подальше свои оскорбленные чувства и научись смотреть без отвращения на всех этих красавчиков, истекающих слюной и бессмысленно тычущих пальцами в потолок.
Впрочем, когда она преподавала химию, лица некоторых ее учеников имели определенное сходство с теми, кого ей приходится лицезреть теперь.