Леденящая жажда
Шрифт:
— Ну и из-за этого сына я чуть богу душу не отдал.
— А как твой «калаш» у него очутился?
— Я… э-э, я не хотел его пугать, положил автомат в сторону…
— Зато он тебя хорошо попугал.
— Слушай, что будем с ним делать?
— Ай! Ах ты чертенок!
Пацан, с ловкостью извернувшись, укусил Муху за руку. Тот вскрикнул, но мальчишку не отпустил.
— О, смотрите-ка, оказывается, и они знакомы с некоторыми благами цивилизации! — сказал он, доставая из кармана мальчишки мобильный телефон.
Мальчишка забился в руках
— Так спокойнее, — сказал он.
— Думаешь, хотел рвануть? — спросил Пастух, наклоняясь к раздавленному мобильнику.
— Да нечему тут больше взрываться, — сказал Трубач. И все на секунду замолкли, пораженные одной и той же мыслью.
Это наверняка и был тот самый телефон, на который звонил Мансур. Они чуть не погибли из-за него, они положили сотни три талибов, Трубач чуть не отдал богу душу, чтобы найти именно этот телефон. А теперь Док взял и просто раздавил его.
И стало быть, операция провалена.
— Ну ты молодец, Док, — сказал Артист.
— Может, еще работает? — с надеждой спросил Док. Муха поднял то, что осталось от мобильника.
— Нет.
Билл взял рассыпающиеся в руках детали. Быстро достал откуда-то из многочисленных своих карманов приборчик, покрутил что-то и сказал:
— Ну не все так плохо.
— Что? Что? — Все напряженно наблюдали за его непонятными манипуляциями.
Билл достал еще какой-то приборчик, подсоединил его к остаткам телефона и нажал кнопку.
— Вот. Сохранился номер последнего вызова. По нему только что звонили.
Солдаты повернулись к пацану. Тот заплакал. Он и сам не знал, что сделал. Ему велели только нажать кнопку, если придут враги.
Он ее и нажал. И кому-то на другом конце земли подал знак. Какой?
Недобрый, злой знак. Убей!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Санкт-Петербург
4 июля 200… года, 05.09
Из Веселого поселка пришлось бежать. Потом они жили в Тихвине, потом переехали в Бологое, потом вернулись в Питер. Часто менять место дислокации тоже не годится. Но из этой берлоги они уйдут только завтра. И уже навсегда.
Номер своего нового городского телефона они сообщили еще вчера. Как и было условлено. На мобильную связь надежда неважная, кроме того, ее пасут спецслужбы. А городской телефон кто станет прослушивать? И звонок не отследят, потому что нужные люди через пять, десять, сто стран проведут вызов, и получится, что звонили из соседнего дома. Звонили и сказали одно слово: «Действуйте».
— Ахмет, мне нужно выйти.
— Ты забыл?
— Да, извини, конечно… Хорошо, буду ждать. Ты скоро?
— Я ненадолго. От телефона не отходи.
— Я понял.
— Не отходи ни на минуту!
— Ясно, все ясно.
Капли
Асланбек с остановившимся взглядом вздрагивал от каждого шороха. Он ждал.
Нет ничего хуже ожидания. Мало кто может долго сидеть в засаде. Это особая способность, почти дар. Речь идет даже не о терпении, скорее об умении сосредоточиваться, собираться в кулак. И ждать.
Ахмет вышел из подъезда. Южный человек под северным дождем. Странно все это выглядит. Вот еще люди под зонтиками. Красные, зеленые, желтые пятна на переливающемся сером фоне. В Питере темнеет поздно. Это красиво? Может быть.
Впрочем, сейчас не до красоты. О ней лучше подумать потом, когда все кончится. У каждого своя работа. У них с Ахметом — ждать. Нужно дождаться звонка, знака, сигнала «действуйте!». И сделать дело. Важное, очень важное.
Один раз им это уже удалось. Теперь будет не так сложно. А результат такой же, как тогда. Правда, о том случае, несмотря на все старания, люди ничего не узнали. Ахмет смотрел телевизор, но ни по одному каналу ничего о Глазове так и не сказали. Ничего, когда сдохнет весь этот город — они не смогут молчать.
Страшно немного. Одно дело, когда стреляешь — и человек умирает. Смотришь на него, прямо в лицо или вслед, целишься, спускаешь курок. Тело падает, человек умирает. Это понятно. Или когда бьешь ножом и чувствуешь, как судорога сковывает мышцы противника. Это тем более понятно. А вот с этим сложнее. Капнул три грамма в широкую реку — и много людей умирает. Мучаются страшно. Им хочется пить. Он помнит, как в том маленьком городе люди падали прямо на улице и пересохшими губами шептали: «Пить, пить…» Ты вроде бы ничего и не делал, а с ними вон что творится. Странно, вправду странно.
А телефон все не звонил. В квартире тихо, только половицы поскрипывали. Неизвестно, откуда в этой захудалой квартирке в спальном районе паркет, но он был. И скрипел под ногами, подчеркивая тем самым безжалостное молчание телефона.
Сколько времени уже прошло? Час? Два?
А где Ахмет? Вот он, возвращается. Сейчас войдет в подъезд. Нужно открыть дверь.
— Ну что?
— Никто не звонил.
— Будем ждать. Он сегодня позвонит. Обязательно.
В квартире колотун. Не лето, а какая-то ранняя осень. На улице уже холод, а батареи не топят. В горах тоже нежарко, но холод какой-то другой. Как эти люди могут жить здесь?
Последнюю фразу Асланбек сказал вслух.
— Да разве они живут? — с пренебрежением в голосе ответил Ахмет. Мысль, вырванная из потока, приобрела другое значение. — Ты только посмотри на мужчин! Разве это мужчины?! Так, тараканы сушеные. Они не знают, что такое мужская честь. А женщины? Проститутки, все проститутки. И обращаться с ними так и надо. У тебя ведь есть сестра?
— Да, есть.
— Ты что бы сказал, если б она вышла на люди в таком виде, как девица из соседней квартиры?