Леди полуночи

Дэр Тесса

– Стоп!

Она опустила глаза на его грудь, рассматривая отметины и шрамы, которые нанесла ему жизнь, и понимая, что многие он получил не в последнюю очередь из-за нее. Чудовищность случившегося с ним затмевала любые страхи и горести, которые ей когда-либо довелось испытать. Вряд ли она сумеет постичь всю силу страданий, выпавших на его долю, но все же попытаться можно. Он пожертвовал для нее всем, ценой своей свободы купил ей светлое, блестящее будущее. Как же можно не любить его? Как он может отказываться от ее любви?

– С детства, –

начала Кейт, запинаясь, – я держалась за обрывки воспоминаний, сохранившихся в моей памяти. И не важно, какой гнетущей была жизнь вокруг: эти смутные образы давали мне надежду на то, что кто-то где-то помнит обо мне. И я всегда верила, что настанет день и меня снова кто-нибудь полюбит.

– Ты нашла Грамерси…

– Нет! Я нашла тебя. – Она положила руки ему на грудь. – Грамерси чудесные люди, я очень хорошо отношусь к ним, а они – ко мне, но им было вообще неизвестно, что я существую. Моя бедная мамочка… Похоже, у нее не было времени, а потом и здоровья, чтобы дать мне больше любви. Никто из них не имел никакого отношения к вере, которую я сохранила, и к надежде, которая поддерживала меня все эти годы. Это был ты. И только ты.

По ее щеке скатилась слеза.

– «Будь храброй, моя Кэти». Я помню, как ты говорил это. Ты даже не представляешь, как много значили для меня эти слова и твой голос, который постоянно звучал у меня в голове.

Закрыв глаза, Торн уткнулся лицом ей в волосы.

– Кэти, умоляю, ради твоего же блага, остановись.

Она потянулась к нему, взяла его лицо в ладони.

– Если ты станешь отрицать, что любишь меня, тогда всю мою жизнь превратишь в сплошную ложь.

Он покачал головой.

– Ты бредишь. Или не понимаешь, что говоришь, – от потрясения, переутомления. Ты не можешь все бросить – Грамерси, достаток, положение в обществе, друзей.

– Ради того, чтобы быть с любимым? Легко!

– Не надо. – Он обхватил ее руками, прижимая к груди. – Не говори так. Ты не можешь меня любить.

– Ты сомневаешься в моей искренности? Или запрещаешь мне любить тебя?

– И то и другое.

Торн пронзил ее взглядом. Глаза его были и суровыми, и жаркими, и голубыми как лед, такими голубыми, что сердце ее было готово запеть. Наконец она поняла, откуда у нее взялись те воспоминания о голубом цвете.

От него. И только от него.

Торн стиснул зубы.

– Я ничего не могу предложить тебе. Ничего!

– Конечно! Но лишь потому, что уже дал мне все, что может дать мужчина. Ты спас меня, Сэмюэл. И не только тогда, в детстве, – ты спасал меня множество раз: прикрыл меня собой от удара кнута, получил вместо меня арбузом по голове, голыми руками убил гадюку…

– Я спасал собаку, – возразил Торн.

– Мою собаку. Которую ты подарил мне, хотя я знаю, как она тебе дорога. – Она погладила его по щеке. – Как бы ты ни пытался это скрыть, я вижу, что небезразлична тебе и ты хочешь меня.

Торн и не пытался отрицать: в его глазах было столько желания, что у нее слабели колени.

– Когда

ты так смотришь на меня, я чувствую себя самой красивой.

– Ты и есть самая красивая. – Судорожно втянув воздух, он погладил ее по рукам – вверх, вниз. Неловко, но ласково. – Просто дьявольски красивая.

Кейт провела ладонями по его обнаженной груди, отмечая рельефную выпуклость мускулатуры.

– А ты похож на алмаз: твердый, сверкающий, с острыми гранями, а внутри… полный чистейшего огня.

Ее руки скользнули ему на затылок, зарывшись пальцами в приятную жесткость коротко стриженных волос. Кейт наклонила его голову так, чтобы губы – такие сильные и чувственные! – оказались у нее перед глазами, и, крепко зажмурившись, принялась покрывать их поцелуями: сначала легко и нежно коснулась уголков рта, потом захватила в плен верхнюю губу, отпустила, нижнюю…

Единственной преградой между ее грудью и его голым торсом оставалась тонкая ткань, но и она причиняла Кейт боль. Грудь отяжелела, соски напряглись, и она потерлась ими о его грудь, понадеявшись, что боль пройдет, но желание вспыхнуло в ней как пламя.

И в нем – тоже. Он обнял ее за талию здоровой рукой, поднял рывком и всем телом прижал к себе, так что она в полной мере ощутила, как он возбужден. Наслаждение, которое Кейт при этом испытала, ослепило ее. Оглушило. Лишило дара речи. Это было так, словно все ее ощущения вдруг сконцентрировались где-то глубоко в ней, внизу, между ног.

Он застонал и легонько прикусил ей мочку уха.

– Кэти, я тебя хочу. У меня не получится сказать это красиво – только грубо и откровенно: хочу завалить тебя на постель, чтобы ты лежала подо мной, обхватив ногами, и кричала от наслаждения; хочу войти в тебя настолько глубоко, насколько возможно.

От этих слов она вспыхнула, но вовсе не растерялась.

– И я… я тоже этого хочу.

Надо бы придумать что-нибудь более романтическое, но что сказано – то сказано. Даже на столь безыскусные слова ответом был поцелуй – страстный и неистовый, заставивший ее очертя голову кинуться в поток жаркого наслаждения.

Раздвинув губы, он языком вторгся в глубины ее рта. Властно, по-хозяйски, добиваясь инстинктивного движения в ответ. У нее отчаянно заколотилось сердце, и точно так же ускорилась пульсация в том месте, где соединялись бедра.

Задыхаясь, он прервал поцелуй и отстранился.

– Тебе нужно уходить. Оставь меня.

– Ни за что.

– Если не уйдешь, окажешься у меня в постели и станешь моей. Навсегда. Ты должна это понимать.

– Да. – Ее пронзила дрожь предвкушения. – Ни о чем другом я и не мечтаю.

Едва Кейт договорила, как он подхватил ее и понес к кровати, одной рукой, как будто она ничего не весила.

Потом она мучительно долго ждала, когда Торн, повернувшись к ней спиной, расстегнет на себе бриджи: одной левой рукой это не очень получалось. Поняв, что больше не в силах ждать, Кейт села на пятки и потянулась к застежкам.