Ледобой. Зов
Шрифт:
— Не мог. За дурака держишь?
— Ладно, не мог, — верховный пошёл на попятный. — Если с лестницы, то не мог.
— И не оставляй место надолго, — прошептал Бакун. — Не проходной же дво…
Он не закончил. Стюжень выпустил его руку, прикрыл остекленевшие глаза, мрачно выглянул на Сивого.
— Туесок запомнил? Бери три листа, жуй. Тебя тоже залепим. Я в подпол.
— Ну что?
Верховный закрыл за собой крышку подпола, подставил руку, мол, хватит, выплёвывай, глядя на бездыханное тело хранителя свитков, пожал
— Вроде все на месте, и если Бакуну не почудилось и чужак один свиток забрал, значит подменил.
Стюжень развёз кашицу по порезу, замотал свежей тряпицей.
— Вот ты у нас воевода, говорят, неглупый дядька, так ответь мне, — старик воззрился на Сивого. — Для чего кому-то переть летописи и подменять одну другой? И ведь не первый случай уже!
Безрод поднял одну бровь, закусил губу, усмехнулся и в пояс поклонился верховному.
— За неглупого благодаришь, — Стюжень понимающе закивал.
— Если не на продажу, значит, в старой было то, чего нет в новой. Или наоборот.
— И кому это нужно?
— Тому, кто не ждёт быстрой выгоды. Летопись ведь не товар. По рукам не ходит.
Старик согласно закивал.
— А кто у нас сидит крепко, основательно, кусок хлеба есть и над головой не капает? Н-да. Поймём, что изменилось, поймём, кому было выгодно. Жаль сравнить не могу. Времени нужно телега с возом.
— Проводить бы надо, — Сивый кивнул на Бакуна.
— Проводим. И к Званцу съездим. Вот не хотел объявляться, а придётся. Пусть человечка сюда определит. Летописи всё же…
— Ровно сами боги отграничили одну землю от другой, — Стюжень остановил коня, развернул и даже в стременах привстал. — Только холмы перевалили, и вот тебе Хизанщина.
— И леса будто вытерли, — усмехнулся Безрод. — Гля, равнина впереди, чистая как стол.
— Как они без лесов? — верховный плечами пожал в недоумении. — Глазу не за что зацепиться. Никогда, наверное, не привыкну. Да и куда привыкать-то? Мне осталось-то всего ничего.
— Ты, глав дело, посреди хизанской стражи причитать не начни, мол, дайте мне лес, я к зелёному привык.
— В серёдку хизанской стражи ещё попасть надо, — старик назидательно воздел к небу палец. — Младшой княжич Дуртур, это тебе не гончар на торгу, подходи, кто хочет.
— Авось поможет.
— Кто? Этот? Как бишь его… подручный лысого?
— Сабрук. Я не сильно на дурака похож?
— Ну-ка покрути головой.
Безрод повернулся к Стюженю правым боком, левым.
— Во! — довольный старик показал кулак. — Надо было давно тебе морду синим расписать, как оттниры делают, а не перетягивать полотниной, будто раненному. Твои рубцы исчезли в узоре, ровно и не было их. Небось и дышится легче. Короче, мы теперь оттниры. Видсдьяуры. А что… глаза синие, шкурка белая. Сожрут, не подавятся!
— Ты тоже хорош. Смоется?
— Ну мы же не иглами! Смоется, конечно! Седмицу или две подержится и сойдёт.
— По-хизански умеешь? Говорил же, хаживали сюда походами раньше.
— С пятого на десятое умею. Да больше и не надо. «Как пройти и сколько стоит», —
— Как будет по-хизански: «Где найти княжича Дуртура? Он должен помочь нам против Чарзара»? Ну… на всякий случай.
Несколько мгновений Стюжень молча таращился на Сивого, всё порывался что-то сказать, да, видать, нужных слов не находил. Только воздух глотал. Наконец, просто матернулся вполголоса.
— Больно тихо. Ничего не понял.
— Тьфу, бестолочь! Говорю, всё шутим? Обещал ведь, Жарику расскажу!
— Не говори. Мне придётся тогда с ними целый день играть. Я не выдержу.
— Только вот глаза у тебя не повинные. Тьфу на тебя, босота!
Первым на пути встретился хиленький городишко с небольшим торжком и постоялым двором. На диковинных чужеземцев местные глядели в оба глаза, мальчишки так и вовсе забывали ногами переставлять — замирали посреди улицы, разве что пальцы в носах не застревали. Одному из мальцов Сивый рожу состроил: перекосил на правую сторону, правый уголок губ поднял и раззявил до зубов, левый глаз прижмурил, правый распахнул и закатил. Малец, ойкнул и стрелой скакнул за угол белёного дома.
— Вечереет, — задумчиво оглянулся старик. — Здесь кости на ночлег бросим?
— Можно, — кивнул Сивый. — Интересно, местные знают, где терем Дуртура? Ты чего напрягся? Я просто вслух рассуждаю.
— Похоже, своей смертью я не умру. Ты меня своими шуточками на костёр определишь.
— Ты не можешь сейчас помереть.
— Это ещё почему?
— Я не знаю, как будет по-хизански: «Мы хотим выкрасть из темницы Чарзара несколько человек. Как туда проникнуть?».
Стюжень без слов спрятал лицо в ладони и обречённо покачал головой. Сивый только плечами недоумённо пожал. А чё? Я ничё.
— Спать… нам двоим, — верховный для верности растопырил два пальца, изобразил, будто кладёт голову на подушку, и тут же показал, будто ест.
Хозяин мгновение или два изучал гостей, заговорщицки подмигнул, мотнул головой на приочажную стену, мол, горница за ней, затем показал на стол в уголке, единственный свободный. Вся, без преувеличения вся едальная, полная местных, замерла, раскрыв рты. Пришельцы, скупо вертясь по сторонам, тоже осмотрелись. Тутошние сидят на лавках попарно, играют в кости, прихлёбывают что-то из маленьких глиняных чарок, вернее допреж играли да прихлёбывали, теперь же таращатся тёмными глазищами, не понимают, за палки да заступы хвататься или за животы, дабы от смеха не лопнули.
— У меня краска не потекла?
— Что ей сделается, — буркнул Стюжень, проходя в указанный угол. — Кололи бы иглами, даже смерть не взяла бы. Тебя сожгли, глядь, а чертилка осталась. В пепле узор нашли бы. Не пойму, что они пьют?
— Что-то дешёвое, — усмехнулся Безрод.
Старик несколько мгновений водил глазами по едальной, наконец согласно кивнул.
— Ага. Завсегдатаи. Было бы дорого, каждый день не сидели бы.
— Знаешь, что про нас говорят?
— Знаю. Какие мы страшные со своими синими глазами. Гля, а это, похоже, к тебе.