Ледобой. Зов
Шрифт:
— А вдруг не просто воздух придётся тряхнуть? А вдруг Стюжень придумает что-то эдакое? А ну как два заклятия нас в лепёху раскатают?
— Если бы мог Стюжень против Чарзара выстоять, уже сдюжил бы! Да и нет старого прохвоста! Летописницы разграбили, ворожцов на местах подрезали, и не одного-двоих — аж четверых кряду! Нескоро обернётся.
— Хорошо и Урача нет.
— А я о чём? — Кукиш едва на месте не подпрыгивал. — Некому тяжёлые заклятия творить! Один Безрод смог бы, да ему самому теперь веры нет!
Все трое оглянулись
— Думаешь, выгорит?
— Отвада ворожить не умеет! Некому составлять наговоры да варить клятвенные зелья! А ждать Стюженя у него не будет времени, сами поторопим, дескать в день повешенья подлеца клятву и принесём. А подсуетимся, так ещё где-нибудь пару летописниц подожгут, да подрежут пару старых пердунов! На несколько седмиц верховного делом займём. Носа в Сторожище не покажет.
Смекал подумал несколько мгновений и в сомнении-согласии пожал плечами.
— Главное — Сивого уберём.
Двое посмотрели на Косоворота. Тот тяжело сглотнул, потянул ворот рубахи, будто дышать мешал.
— Ну… вроде как… верняк. Из Хизаны ему чародея тащить что ли? Млечей тоже не попросит. И былинеев, и соловеев тоже. Удавится, а не попросит.
Кукиш бросил взгляд за спину.
— Пока спьяну ещё чего-нибудь не придумал, нужно за жабры брать.
— А как закончится всё, из Хизаны плясуний завезу, — ни с того ни с сего брякнул Косоворот. — Она такая пляшет в полупрозрачном, боками крутит, титьками трясёт, а я слюнями давлюсь. А когда отпляшет, вот честное слово, прямо на ней одёжки разорву и раком выставлю! Вот тогда-то и пойдёт настоящая плясовая!
— Жеребцов тамошних куплю. Тонконогих и быстрых. А ещё одежки их, ну те, золотом расшитые. И рабов. Захожу в терем, а кругом на колени бухаются, в пол глядят, глаз поднять не смеют! — Кукиш зенки расширил, ровно зелья хизанского дурманящего вдохнул.
Смекал поглядел на одного, второго и усмехнулся.
— А я, может, и сам в Хизане осяду. И будут у меня плясуньи, жеребцы, одёжки и всё остальное. Князь, мы согласны!
Отвада неуклюже встал, оглядел всю троицу одним глазом — второй отчего-то прищурил — кивнул.
— На рассвете. Прямо перед судом.
— На рассвете — обещание присяги. Днём — приговор Сивому, в день казни — клятва верности.
— Приговор Сивому, ага, — Отвада покачиваясь, кивнул и пьяно икнул. — Виноват — будь добр, отвечай!
«Уходим, — Косоворот за плечи потащил Смекала и Кукиша к дверям. — Пусть дображивает».
— А не забудет спьяну?
— Ты погляди на него. Который день об этом думает, всю башку мысли изъели, как гусеницы лист. Всё забудет, это — нет.
А когда за троицей хлопнула дверь, Отвада размахнулся, швырнул в расписные створки глиняную чарку и глухо буркнул в нос:
— Твари!
Подбираться к самой черте, за которую ступать не велели — там стража и клетка —
— Слушай меня, люд рукодельный и торговый, слушай и внимай! Неладно у нас с вами последнее время, беды гнут и ломают, то мор, то душегубство, а то и сами грызёмся, ровно псы над пустой костью. А что, скажете, не грызёмся?
— Ну… всяко бывает, — осторожно буркнули слева.
— Брат на брата встаёт, пахарь на боярина, бояре хлеборода в дугу гнут, бояре меж собой волчарятся, да и мне перепадает. Разобщены мы с вами, а ведь на одной земле живём, одним заветом спаяны, на одном языке говорим, одним песни поём!
Толпа потрясённо молчала. Вот это поворот! Что дальше?
— Не сломить нам беды поодиночке; пока в кулак не соберёмся, быть нам битыми! Кто помнит, я это ещё перед последней большой войной говорил! Говорил же млечам, соловеями и былинеям — растащат нас в разные стороны да прирежут поодиночке! И что? Не растащили? Не прирезали? Да почитай прирезали, а что выжили, так повезло. Вон до сих пор соседушки в себя приходят, только-только заставы поднимают.
Белочуб, млечский князь, смотрел и слушал сощурив глаза — понять не мог, что такое творится и куда Отвада гнёт. Князь соловеев Горчак и былиней Хвост переглядывались с тем же недоумением в глазах.
— И если уж так повелось, что князь всему голова, пусть с меня и начнётся. Может быть, хватит, честной народ, усобиться да межеваться? Может быть, пора в кулак сплачиваться да держаться один за другого, ровно пальцы в кулаке?
— Ты гляди, ровно и не пил вчера, — шепнул Смекал Кукишу.
— Ага, здоров, сволочь, — согласно кивнул Косоворот. — С таким один на один пить сядешь, не вдруг и встанешь из-за стола на своих двоих.
Люд загудел, соседи друг с другом переглядывались и пожимали плечами. О чём это князь?
— Спокойно, люд городской и поселянский, — Отвада помахал рукой, утихомиривая гул. — Не с вас начнём — с себя. Бояре в кулак сплачиваются. Присягу дадут, поклянутся в верности князю и всей Боянщине!
— Иди ты! — прилетело изумлённое откуда-то сзади.
— Сам иди, пьянчук! — весело кивнул Отвада. — Вот прямо завтрашним днём и дадут, так же на рассветной заре. Поклясться в том готовы. Ну… поклянутся, что завтра на присягу выйдут.
— Вот прямо при народе и поклянутся?
— Больше того, прямо при народе и присягать станут!