Ледовый десант

Автомонов Павел Федорович

Готовя операцию «Цитадель» в районе Курской дуги, гитлеровское командование решило покончить в своем близком тылу с партизанами. Против группы украинских, орловских и курских партизанских отрядов фашисты бросили в начале мая 1943 года шесть дивизий.

Каратели заблокировали массив Брянского леса и развернули наступление на партизанские базы. Сумские отряды занимали южную окраину леса от Старой Гуты до Новосильковских хуторов Хильчанского района.

Гитлеровцы раскололи оборону партизанских отрядов на реке Неруси на две части.

Партизаны

держались стойко, сражались отчаянно. Но силы были неравные.

Группа партизан из отряда имени 25-летия РККА во главе с командиром майором Логвиновым была прижата к реке Ивотке. Бойцы бросились в воду, чтобы переплыть на тот берег. Но оттуда ударили фашистские автоматчики.

В реке вместе со многими партизанами погиб и командир Логвинов. От их крови Ивотка, освещенная пурпурными лучами заходящего солнца, стала красной.

А тяжело раненный комиссар Петр Оловенко выполз из воды, чтобы умереть на берегу.

— Пить. Только не из реки! — прошептал комиссар, глядя в лицо Русанова, склонившегося над ним. — Вот я и отвоевался…

— Был бы это фронт, — обронил кто-то из бойцов. — Приползли бы санитары, а потом — санчасть, госпиталь…

Русанов тяжело вздохнул. Он знал, что такое фронт, — за плечами у него была война с белофиннами. Там тоже помощь не всегда приходит вовремя. И все же на фронте, конечно, легче, потому что веришь, надеешься: если тебя ранят, то подберут санитары и ты еще можешь выжить. У них же, у партизан, нет такой надежды. Раненые — те же убитые, только не сразу. Раненых здесь лечить некому, негде их и приютить.

— Ты еще будешь жить, Петя! — сказал Русанов, лишь бы что-то сказать.

Оловенко отрицательно покачал головой. Он понимал, что жить ему осталось считанные минуты, может быть, час. Его глаза были полны слез.

— Какая нелепость…

Этими словами комиссар охарактеризовал ситуацию, в которую попали партизанские отряды. Линия фронта проходила в каких-то семидесяти километрах отсюда. Там сейчас было затишье, а здесь бушевал огненный смерч.

— Какая несправедливость, — шевельнул снова губами Оловенко.

Действительно. Почему бы сейчас Красной Армии не ударить по немецким позициям? Это было бы спасением для партизан. Так думал каждый, когда выпадала возможность передохнуть после жестоких боев.

— Наверное, у армии свои планы… Саша, ты служил адъютантом в партизанском штабе. Как ты считаешь, что думает генерал Строкач о нашем положении? — тяжело дыша, спросил Оловенко у Русанова.

— Тимофей Амвросиевич сейчас в такой же ситуации, как и мы, только на правом берегу Днепра. Вот уже две недели радиограммы подписывает не он, а начальник оперативного отдела. Секретарь ЦК КП(б) Украины товарищ Коротченко, генерал-майор Строкач и главный минер штаба полковник Старинов там… — махнул рукой на запад Русанов. — С партизанами. И там такая же битва с карателями, как и здесь…

Русанов точно не знал, полетели ли к партизанам, которые дислоцируются между Днепром и Припятью, Строкач, Старинов и офицеры

штаба, но хорошо знал, что там тоже фашисты проводят карательные акции против народных мстителей, как и здесь, между Днепром и Десной. Об этом сообщали партизанские разведчики и пленные немцы. Русанову хотелось убедить тяжело раненного Оловенко, что Строкач сейчас на передовой линии партизанского фронта, что если бы он был ближе к Ставке Верховного Главнокомандования, то, возможно, там чем-нибудь помогли бы партизанским отрядам, действующим в полосе Центрального и Воронежского фронтов.

Разве знал Александр Русанов, вылетая из Москвы во вражеский тыл, что ему придется пережить такую трагедию?

Он вспомнил зимний вечер.

«Эмка» остановилась возле транспортного самолета.

Десантники, летевшие вместе с Русановым «к немцам», уже находились на аэродроме.

Объятия. Дружеские пожатия рук. Напутствия на дорогу.

— Главное, Саша, — обнял Русанова офицер штаба Зайцев, — возвращайся героем, с новыми орденами и уже майором!

— Зачем вы такое говорите, товарищ подполковник! — возразил Александр. — Главное — бить врага везде и всюду и всяческими способами…

— А в войне на рельсах применим новейшую минно-подрывную технику, — добавил генерал Строкач.

— Именно так! — кивнул Русанов. — Тимофей Амвросиевич, возможно, через неделю наши войска освободят мой родной Тим. Пусть товарищи из штаба напишут матери…

— Обязательно сделаем это. Напишем, что ты находишься в далекой командировке.

Строкач внимательным, цепким взглядом окинул Русанова с ног до головы. Стройная, широкоплечая фигура. Лицо мужественное, благородное. Губы под черными усиками крепко сжаты, на подбородке ямочки. Лоб высокий, брови широкие, темные, большие серые глаза задумчивы.

Генерал-майор Строкач уважал своего адъютанта за сметливость и ловкость в работе, за то, что он все свободное время отдавал изучению партизанской тактики борьбы, увлекался минно-подрывным делом. По рекомендации Строкача Русанов был даже преподавателем партизанской спецшколы минеров. Кое-кто из руководителей штаба возражал: дескать, молодой еще. Но Русанов, несмотря на свою молодость, уже успел побывать в жестоких схватках с белофиннами на Карельском перешейке. В феврале сорокового года возле села Кююреля тогда еще младший командир Русанов гранатами выбил врагов из дота и держался целые сутки до подхода красноармейцев…

— Счастливого пути! — сказал Строкач десантникам на прощанье.

В самолете было очень холодно. Так мерз Русанов только в карельских снегах лютой зимой сорокового года.

Говорят, лучше всего человека согревают думы. Александр стал вспоминать свое детство, родной город Тим на Курщине.

…Солнечное утро первого сентября. Восьмилетний Валентин, которому купили букварь, тетради, сшили из синего сатина торбу для учебников, вдруг сказал сквозь слезы:

— Не пойду в школу! Там дразниться будут!