Ледовый десант
Шрифт:
— Плакать будешь ты, когда на твою шею набросят петлю. А это будет. Слышишь? Гремит на фронте, под Орлом. Можешь записать для своей газетки. «Немцев обязательно разгромят под Орлом и Белгородом, потому что соседняя Курская область — родина Русанова». Как? Устраивает твоих господ эта военная тайна?
— Ты еще не представляешь, капитан, как весело тебе будет, даже если немцы отступят с твоей Курщины. Ты еще зальешься курским соловьем, если станешь упираться. А теперь возьми вот ремень, который у тебя отобрали. Подпоясанным будешь совсем молодцом, да еще при ордене. Мы не боимся, что ты повесишься на ремне.
Власовец положил ремень на нары и поплелся к выходу.
Русанов захохотал:
— А ты еще и большой трус! Страх, наверное, загнал тебя в плен.
— Ошибаешься. Я здесь по убеждению, как и наш генерал. Мы за свободную Россию без Сталина и большевиков, — ответил власовец, остановившись возле двери. — Но мы еще повоюем с тобой, капитан! Смеется тот, кто смеется последним.
Русанов улыбнулся и вслед ему продекламировал:
Ты Родину предал, презренный пигмей! Продал мать, жену и детей! Так будь же ты проклят во веки веков Народом, детьми и женой!.. [1]1
Здесь и далее приводятся стихи, написанные А. Д. Русановым в фашистских тюрьмах и лагерях.
КРЕПОСТЬ ЛЮТЦЕН
В середине июля 1943 года немецкое командование спешно эвакуировало из Орла тылы, службы, учреждения.
Во дворе городской тюрьмы гремели выстрелы — расстреливали узников.
Ждал своей очереди и Русанов.
Но не дождался.
Пятеро конвоиров повели его из тюрьмы на вокзал и там посадили в товарный вагон с зарешеченными окнами.
Эшелон шел медленно, потому что партизаны — то орловские, то смоленские, то белорусские, а потом и литовские — разрушали железнодорожные пути.
В дороге прошла неделя. Наконец поезд остановился.
— Куда мы приехали? — спросил Александр конвоиров.
— Город Лютцен. Восточная Пруссия.
Русанова и его охранников встретил служащий полевой жандармерии с подковообразной бляхой на груди. Он сказал конвоирам, чтобы они отвели пленного в крепость.
Во времена средневековья в крепости Лютцен гнездились псы-рыцари Тевтонского ордена. Из этой цитадели рыцари нападали на земли прибалтов, грабили селения и города. Теперь здесь был концлагерь. В нем содержались не рядовые пленные Красной Армии, а военные специалисты или офицеры. В Лютцене шла моральная «обработка» узников, которых фашистское командование пыталось использовать по специальности.
Капитана Русанова привели не в камеру, а в коттедж, куда поселяли на первых порах генералов, полковников или инженеров, попавших в фашистский плен.
На столе — бутылка коньяка, раскрытая банка сардин, хлеб, колбаса.
Франц, приставленный к Русанову для охраны, потер руки:
— Все равно война, господин капитан. Коньяк и хорошая закуска — мечта солдата. Ешьте, пейте…
Поесть они не успели: появился надсмотрщик и сказал, что капитана Русанова вызывает майор Сахаров.
Александра
Из боковой двери вышел майор в немецком кителе с нашивкой «РОА» на рукаве.
— Как доехал, Русанов? Перекусил немного? Выпил? О! Глаза блестят! Значит, немного заправился?..
— Я с вами свиней не пас, чтобы вы «тыкали» мне! — ответил сердито Александр. — С кем имею несчастье говорить?
— Почему несчастье? — пожал плечами власовец. — Скорее — честь. Майор Сахаров, служу в контрразведке в армии генерала Власова. В сорок первом командовал в Красной Армии… Ну и как ужин? А коньяк? Это венгерский…
Сахаров кивнул надсмотрщикам. Те подскочили к Русанову, надели на его руки наручники.
— Так будет надежней, — сказал власовец. — Я знаю, как тебя брили-стригли парикмахеры в Орле. А теперь рассказывай.
Русанов смерил его гневным взглядом.
— Неужели вы думаете, что я расскажу о том, что вас очень интересует?
— Твое дело! Но если будешь молчать, про колбасу и кашу забудь! Я посажу тебя на «диету». Двести граммов эрзац-хлеба и кружка болотной воды. Как раз для твоей богатырской комплекции. Две недели…
— Это ты от злости показываешь свои зубы, майор! Ты кипишь потому, что немцы драпанули из Орла и Белгорода. Нет, кровь партизан пролилась не напрасно, и мои страдания здесь тоже не напрасны. Мы победим фашистов! И тебе, Сахаров, как приблудной собаке, придется искать другого хозяина, если до того времени наши тебя не схватят!
— Уведите его прочь! — приказал конвоирам Сахаров.
Русанов сидел на «диете». Как завидовал он своему другу Василию Яремчуку, который воевал в это время на железных дорогах Правобережья!
Весной 1942 года минер Яремчук выступил на Всеславянском митинге от имени украинского народа. Эту речь слышали генерал Строкач и кинорежиссер Довженко. Русанов с ними возвращался из Колонного зала Дома союзов. Довженко сказал, что поставит о Яремчуке художественный фильм.
А кто же теперь он, Русанов, в глазах Строкача и режиссера Довженко? Пока что он для своих — «пропавший без вести».
В камере тишина. Русанов сидел на нарах и прислушивался к журчанию ручейка за стеной. Пахло влагой, гнилью.
«Лютцен. Лютцен…» — вздохнул он тяжело и, покачиваясь на нарах, стал вслух сочинять стихи:
Двенадцать денечков по двести граммов хлеба И по кружке болотной воды. Совсем отощал, лежу, не вставая. Что, гады, наделали вы?.. — Ну как ты, голубчик, отведал диетку? — Стоит и смеется наймит. — Теперь же садись, получи сигаретку, Мне надо с тобой говорить…Александр стиснул кулаки, застонал.
Урод, кровопийца! Чего же ты хочешь? Ведь я ничего не скажу! Будьте довольны тем, что забрали Планшетку и карту мою!..