Ледовый десант
Шрифт:
Минеры и моряки были перетасованы в шеренгах. Сержант Нудьга стоял рядом с мичманом Савиным, с которым познакомился в Ейске. Как и тогда, Савин был в фуражке с натянутым, будто кожа на барабане, верхом. Мичман так загляделся на младшего лейтенанта медслужбы Нину Аркадьевну (она о чем-то беседовала со старшим лейтенантом Мотыльковым), что не заметил, как к нему подошел капитан третьего ранга Багатолетко. Он снял с мичмана фуражку и надвинул на его голову черную шапку-ушанку.
Михалюта стоял рядом с главстаршиной Линницким, широкоплечим моряком с задумчивым лицом. Слева от главстаршины — Арон Бабаян, вернувшийся
Нина тоже отправлялась с санитарами к торосам, где они развернут медпункт. Переговорив с Мотыльковым, она пошла на левый фланг, где находились санитары со своими конными упряжками. Шла, сопровождаемая сотнями глаз, словно была здесь командующим и принимала парад.
Минеры и моряки стояли по команде «Вольно!» напротив полковника Веденского, комбата Мотылькова и командира морского десанта Багатолетко.
— Товарищи красноармейцы, матросы и командиры! — обратился к воинам Веденский. — Поздравляю вас с большим праздником, двадцатичетырехлетием Красной Армии и Военно-Морского Флота! Сегодня мы идем громить вражеский гарнизон на Кривой Косе. Немцев там больше тысячи. Нас меньше. Но мы моряки и минеры! Нам помогут группы партизан-подрывников. Командиры взводов и боевых групп ознакомлены с дислокацией врага, знают свою задачу. Два месяца тому назад наше командование побаивалось, что противник сосредоточит силы на северном берегу и ударит через залив по южному берегу. Чтобы этого не случилось, нас и прислали сюда. И мы честно выполнили свой долг. Противник привык иметь дело с нашими подрывными группами из десяти, пятнадцати, изредка двадцати бойцов. А этой ночью с моря нагрянет целый батальон хорошо вооруженных «белых привидений», как величают нас немцы. Да здравствуют наши доблестные Красная Армия и Военно-Морской Флот! Смерть фашистским захватчикам!
Берег задрожал от троекратного «Ура!». Багатолетко прошелся вдоль строя, вглядываясь в лица матросов и минеров, остановился и крикнул:
— Сборный батальон! Смир-но!.. На-пра-во!.. Шагом марш!.. За-певай!..
Мичман Савин откашлялся и начал звонким тенором:
Распрощался с Нюрой черноокой У садочка, у ее реки. И сказал я Нюре той бедовой: «Ухожу я, Нюра, в моряки!»Сотни матросов и минеров подхватили припев:
Марш вперед! Друзья, в поход! Все мы краснофлотцы! Звук лихой Зовет нас в бой…Наташа стояла, обняв искривленный ствол акации, росшей одиноко на крутом берегу, и вслушивалась в песню, что доносилась с моря.
Вскоре песни не стало слышно — сборный батальон минеров и моряков растаял в бело-розовом, подсвеченном заходящим солнцем мареве.
9
Неподалеку от Кривой Косы несколько бойцов из взвода главстаршины Линницкого провалились в покрытую тонким льдом большую полынью, прорубленную немцами. Среди них был и старший сержант
Гнат нес два тяжелых вещмешка — в одном рация, в другом — питание к ней, поэтому он сразу же пошел ко дну.
Дома, в пруду, Гнат не раз нырял до самого дна. Но тогда перед прыжком в воду он набирал полные легкие воздуха. Сейчас Гнат не успел этого сделать — провалился неожиданно. Тяжелые вещмешки тянули его вниз. Он задыхался.
Из последних сил Гнат греб руками воду под себя, сучил ногами, чтобы вынырнуть и глотнуть воздуха. Уже несколько секунд над ним колыхалась черная толща воды.
Наконец вынырнул, увидел звездное небо, бойцов. Некоторые из них взбирались на лед. Кто-то, кажется, Линницкий, крикнул: «Держись, друже!» — и кинулся в воду. Следом за ним прыгнули Нудьга и мичман Савин.
Тяжелые вещмешки снова потянули Гната вниз — сбросить их в воде он не мог.
«Хотя бы уж скорее было дно. Говорят, Азовское море неглубокое. Я бы оттолкнулся и…»
Вдруг Гнат почувствовал, как кто-то схватил его за руку, но тут же выпустил.
«Наверно, это моя смерть?» — подумал он.
Гнат открыл глаза. Вокруг темень.
«Страшно умирать в море! Поэтому и боялся такой смерти Мануэль Бельда. Но он похоронен на круче, откуда видно чуть ли не его Испанию. А я?.. Это же я принес на берег его тело…»
Наконец-то дно! Гнат оттолкнулся из последних сил, стал выныривать. Вот и небо!
Несколько рук схватили Гната за воротник стеганки, вытащили на лед.
Но не от морского дна оттолкнулся Михалюта, теряя сознание. Под него поднырнули Нудьга и Савин и вытолкнули из воды.
Мичман Савин и главстаршина Линницкий вынырнули рядом. А Дмитро Нудьга не вынырнул. Он немного уклонился в сторону, ударился головой о лед и навсегда остался в морской пучине…
«Как страшно, когда вместо неба над головой толща морской воды…» — думал Михалюта, шагая рядом с главстаршиной Линницким и мичманом Савиным к вражескому берегу. Иногда он останавливался, поправлял за спиной вещмешок с рацией, облизывал пересохшие губы. И чувствовал на них горечь соли: то ли от высохшей морской воды, то ли от слез по утонувшему другу — сержанту Дмитру Нудьге.
ЭПИЛОГ
Через три недели после боя на Кривой Косе лед в заливе совсем растаял. Солнце растопило снег в степи, на полях, и он побежал в море звонкими ручейками с круч, на которые еще совсем недавно карабкались подрывники спецбатальона.
Солнце и ветер принесли на Азовское море весну. С наступлением тепла не стало работы у минеров. Батальон передислоцировали на другой участок фронта.
Взводы и роты прошли перед могилой Мануэля Бельды, свернули на дорогу, ведущую на Азов.
Полковник Веденский сказал водителю, чтобы он остановил машину.
На берегу, возле акации с искривленным стволом, стояла Наташа.
— Мне почему-то кажется, — еле слышным голосом сказала она полковнику, — что ветер вот-вот принесет льдину, а на ней — сержант Дмитро Нудьга и Гнат.
— Гнат твой жив… И ты держись. Жди сына или дочку. Ведь жить как-то надо.
— Да, жить надо, — кивнула Наташа.
Она вздохнула и мысленно еще раз повторила эти обычные, как и сама жизнь, как и сама смерть, слова.