Ледяная пустыня
Шрифт:
— Она тебя не ранила? — поинтересовался обнявший меня возлюбленный.
— Нет. Давай поскорее уедем!
— Хочешь? — спросил Гуннар, протягивая мне атам старой омниоры.
Судя по всему, он решил, что мы с Плато дрались за нож.
— Да. Я хотела его купить! — соврала я. А что мне еще оставалось делать? Не могла же я отдать атам Плато, чтобы она повторила попытку меня зарезать!
Не выпуская меня из объятий, Гуннар швырнул старухе несколько монет. Плато закатила глаза и что-то пробормотала сквозь зубы, наверняка оповещая местных омниор о моем появлении.
Вероятно, у меня был очень расстроенный вид. Поэтому, прежде чем тронуться с места,
Он вел машину очень осторожно и все время косился на меня, проверяя, как я себя чувствую. Я успокоилась лишь через несколько часов, когда мы оставили далеко позади эту злобную старую нутрию.
Ее атам все еще был у меня в руке. Мне очень хотелось выбросить его, но Гуннар обязательно решил бы, что я спятила. Поэтому я спрятала атам в свою сумку. Увидев это, Гуннар ухмыльнулся и сказал:
— Наверное, это волшебный нож.
— Почему ты так думаешь? — насторожилась я.
— Эта старуха — колдунья. А с колдуньями лучше не ссориться. Это опасно.
— Спасибо, что помог мне.
— Постарайся больше не попадать в такие истории. Не забывай, что тебя разыскивает полиция.
Гуннар был прав, но я не могла объяснить ему, что старуха была колдуньей-омниорой, пытавшейся схватить меня по приказу моей матери, и просто сказала:
— Хватит с меня старух и других женщин. Видеть их не могу!
— Ну вот и отлично. Теперь ты долго их не увидишь.
— Почему?
— Мы поплывем на китобойном судне.
— На китобойном?!
— Только так мы можем попасть в Исландию без документов.
— Но…
— Ты забыла, что мы в бегах?
Этот риторический вопрос прозвучал, как упрек. Неужели и Гуннар засомневался в моей невиновности?!
На китобойном судне
Я никогда не одобряла охоту на китов. Более того, я даже ходила на демонстрации против промысла, угрожающего истреблением самым крупным животным на Земле. Однако Гуннар постарался убедить меня в том, что охота на малого полосатика совсем другое дело..
— Это традиционный семейный промысел, которым испокон века занимаются местные китобои.
— Бедным китам от этого не легче.
— Китов, конечно, жалко, но пойми — норвежцы убивают их в малых количествах и используют свою добычу полностью: мясо, ворвань [55] и китовый ус.
— Местные китобои, что, члены «Гринписа»?
— Китам по-настоящему угрожает лишь их лов в промышленных масштабах, когда забирают только ворвань, а остальное выбрасывают в океан. Вот это настоящее хищничество.
55
Ворвань — устаревший термин, которым называли жир, добываемый из морских млекопитающих и рыб. Обычно употребляется термин «жир», например, китовый жир, тюлений жир, тресковый жир.
— А что представляет собой малый полосатик? — осторожно поинтересовалась я.
— Это самый маленький в мире беззубый кит. В длину он не более десяти метров. То есть он размером с три коровы, а прокормить всю зиму может целую семью.
Да, только это все же отличалось от забоя крупного рогатого скота.
— Они долго мучаются?
— Современные гарпуны не имеют ничего общего со старыми железяками, которыми китов били раньше. От них киты умирают почти сразу.
— Твое судно отвезет нас в Исландию? — спросила я, убедившись в гуманном характере ловли малого полосатика.
— Да.
Мы сели на корабль в тот же день в Рейне — маленьком, защищенном от ветров очаровательном порту, известном как жемчужина гористых Лофотенских островов, [56] населенных сказочными гномами и настоящими рыбаками.
Вместо грубых, бородатых и покрытых татуировками китобоев, смачно плюющих на деревянную палубу, я познакомилась с улыбчивыми, чисто выбритыми молодыми людьми. Они вежливо представились мне и внешне походили на младших братьев Гуннара — такие же высокие, широкоплечие, светловолосые и голубоглазые — настоящие викинги. Про себя я назвала их «морскими берсерками». Они напоминали сонм скандинавских божеств, а для полного сходства с ангелами им не хватало только ослепительно-белых крыльев.
56
Лофотенские острова — архипелаг в Норвежском море у северо-западного побережья Норвегии. Основные занятия жителей — рыболовство и овцеводство.
Некоторые из юношей оказались подрабатывавшими летом студентами. Другие китобои, обветренные и суровые, были профессионалами. Все они являлись членами одной семьи. Ее глава, дородный капитан Карл Харстад, принял нас с распростертыми объятиями и с гордостью показал нам свое суденышко длиной всего восемьдесят футов. [57]
Плавание в обществе мужской половины радушного семейства Харстад показалось мне лучшим способом порвать с прежней жизнью и добраться до чудесного родного острова Гуннара. Никаких комаров, никакой полиции и никаких омниор! Такое путешествие уже напоминало мне не отчаянное бегство, а приятные каникулы. Как же я ошибалась!
57
Фут — мера длины, составляющая 30,48 сантиметра.
За несколько минут до того, как наше судно отдало швартовы, на борт поднялся последний член команды — худой, как спичка, мужчина лет семидесяти с загорелой обветренной кожей. За версту было ясно, что он только что из кабака. Китобой горланил какую-то песню и не очень твердо стоял на ногах. За его спиной болтался внушительных размеров вещмешок.
Моряк с ловкостью удивительной для его лет и состояния взбежал по трапу и вел себя вполне естественно до тех пор, пока не увидел Гуннара. Замерев на месте, старик принялся хлопать его по плечам и груди с таким видом, словно желал убедиться, что перед ним человек из плоти и крови, а не привидение.
— Ингвар! — воскликнул старый китобой. — Ты что, меня не узнаешь?! Это же я, Кристиан Мор!
Изобразив на лице улыбку, Гуннар в свою очередь похлопал старика по плечу и медленно произнес «Кристиан Мор…» с таким видом, словно добросовестно пытался понять о ком идет речь.
Внезапно китобой вцепился в куртку Гуннара сильными, как железо, пальцами, и, всхлипывая от избытка эмоций, забормотал:
— Ах, ты старый разбойник! Пьянчуга! А я-то был уверен, что ты утонул!
Сомневаться не приходилось: или Кристиан Мор спятил, или он с кем-то Гуннара спутал.