Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене
Шрифт:
Пройдя легенд мистический туман,
Познав мужей ревнивых гнев и ропот,
Душой устав и накопивши опыт,
В наш новый век женился Дон-Жуан.
А впрочем, к безрассудному почину
Имел Жуан двоякую причину.
Женился он,
Сказать приятно мне,
Не где-то, не в какой-то там стране,
А именно у нас, в Стране Советов,
Где появился после тех времён,
Когда стал замечать, что обойдён
Вниманьем
Не мнил и здесь к Суркову
В стих попасть,
Но знал, что в новизне
Новей и Страсть.
О, Страсть Любви!
От самых давних дней
Он дивным был художником страстей,
Но многоцветье высших ощущений
Сгубила буржуазности печать,
Когда нужды не стало обольщать,
Все женщины пошли без обольщений.
А если чувства словом не цветут,
От Страсти
Обновления не ждут.
Лишь страсть ценна.
Прожив века, он знал,
Как изменялся жизни идеал,
Как старики к безусым шли на милость,
Как занимали троны торгаши,
Как падала во всем цена души,
Как все менялось, билось и дробилось,
Но Страсть Любви
Во все века и лета
Была как неразменная монета.
Явился он
В предел моей страны,
Конечно же, не в поисках жены.
Скорей всего хотел поволочиться.
Когда ж увидел стройку вертопрах,
Её ошеломительный размах,
Решил остаться и переучиться,
Чтоб смыть с Души
Без прежнего цинизма
Родимое пятно феодализма.
Итак, на стройке
Страсти пилигрим
Прижился даже именем своим:
Жуан ли, Жан ли, был бы работяга.
В то время, как теперь сдаётся нам,
К туманным иностранным именам
Была у нас особенная тяга,
Хоть римский Цицерон, к чему чиниться,
Звучит по-русски
Вроде Чечевицын.
И всё-таки потом
Приставку “дон”,
Как ни звучна была, отбросил он,
Взял и отсёк без всякого терзанья,
Как отсекают, взятую в щепоть,
Вполне живую, трепетную плоть
При тягостном обряде обрезанья.
Жуан без “дон” по собственной охоте
Стал проще,
Как еврей без крайней плоти.
Не диво ли,
От первого “Люблю”
У нас закон оберегал семью,
А строгому закону в подкрепленье
Через цехком, завком и женсовет,
Партком и комсомольский комитет
Был и закон общественного мненья,
И
Не избегал порой
И фельетона.
“Вот хорошо, —
Подумал жён желанник, —
Что у семьи так много добрых нянек,
Особенно для грешных, кто, как я,
Решил навек оставить круг порочный,
С такой подмогой счастье будет прочно.
Долой разврат!
Да здравствует семья!”
Тогда ещё не знал он иносказ:
“Семь добрых нянек,
А дитя — без глаз”.
“Долой разврат!”
Сказать-то просто. Кстати,
Поговорим немного о разврате,
Перелестнём страницы словарей,
Откроем те, где есть определенье
Разврату, как порочному явленью,
С позиций моралистов наших дней.
Увы, воображенью не мешая,
Молчит Энциклопедия Большая.
С послушностью
Наипримерных чад
Вослед Большой и Малые молчат.
Но тут себе позволю замечанье:
Встречаются и в Жизни иногда
Такие рассуждения, когда
Бывает вразумительней молчанье.
Ну сами посудите: для морали
Не стало б легче,
Если бы орали.
А может,
Надо только ликовать,
Что дали мне возможность толковать
Добра и зла житейские приметы.
Меж ними очень узенький порог:
Чуть-чуть переступил — уже порок,
Чуть-чуть недоступил — порока нету.
А мера где, чтобы в разврат не впасть?
Одна лишь мера —
Истинная Страсть.
Не бойтесь Страсти,
Но в Любви горячей
Любая Страсть
Должна быть только зрячей.
Пусть синие померкнут небеса,
Пусть голубые рухнут небосводы,
Но писанные Матерью-Природой
Любви своей храните адреса.
В Мужчине с Женщиной
Есть святый дух,
Когда хранится ими
Тайна Двух.
Открывший Тайну —
У порока в нетях,
К Ночам Любви не подпускайте третьих
Ни воспалённых, ни холодных глаз,
Чтоб трезвым не раскаиваться завтра,
Из Ласк Любви не делайте театра,
Не выставляйте Счастье напоказ.
А для картин о чуде женских ножек
Нам нужен не развратник,
А Художник.
Ещё и ныне вызывает спор
Рембрандта мудрого
“Ночной дозор”.
На той картине в призрачном луче
Стоит среди дозорных, в их оплоте