Легион
Шрифт:
...Я стояла возле окна, и дождь лупил по обвисшему саду, и на дорожках лопались пузыри. Дождь и домик в саду. О боже! подумала она, так вот что это такое! Я даже не помню, как его звали, я помню только, как я его любила. Он глядел на меня и молчал - что можно сказать, когда тебя предают? Я любила его и я его предала. Я всегда предавала, подумала она, чаще себя, но достаточно часто и других. И не стыжусь, сказала она себе. Если
Там, внизу, лежала вся ее жизнь, короткая и безмерно большая. Все уместилось в ней: сражения и любовь, холодное честолюбие и ночная тоска, задушенная нежность и вечная жажда боя.
– Я стала тем, что я есть, - сказала она себе, - а смерть зачеркнула меня и оставила мне Легион. Но чем эта ложная жизнь отличается от настоящей, от той, которую мне пришлось дожить?
...Мгновенная жизнь выступала из пустоты щемящим и красочным облаком воспоминаний. Друзья, лица девушек, трепетный луч маяка, зыбкие детские улочки Тайразо и лестница, уходящая прямо в море. Он оттолкнулся от скользкой ступеньки и нырнул, ушел в зеленую сочную глубину и плыл под водой, пока хватило дыхания. А когда он вынырнул, берег был далеко, и тяжелое красное солнце садилось в воду, а от солнца прямо к нему тянулась сияющая полоса, дробящаяся, текущая желтым и алым.
Он был один - маленький мальчик в огромном море, и это море принадлежало ему. И весь этот мир принадлежал ему, и вся его жизнь - от первого до последнего вздоха - принадлежала только ему.
И даже, когда все угасло, робость еще трепетала в нем, потому что его смерть принадлежала только ему...
– Альд!
– закричал Алек, когда их швырнуло назад и покатило по серому, как опавшие листья.
– Альд!
– закричал он, кидаясь навстречу второму удару, и опять его сшибло назад, как букашку с руки. Но он зарычал и снова пошел вперед, опять и опять, пока не очнулась Инта.
– Оставь, - сказала она.
– Некого звать. Он уже свободен.
Маленькая фигурка, черная на сером, спокойная, как всегда.
– Иди сюда, - сказала она.
– Я так и думала, что мы не пройдем. Просто не хотела ему говорить. Он бы нас не оставил.
– Почему?
– спросил Алек.
– Почему?
– У него были бешеные глаза, и она погладила его по руке.
– Потому, что мы - это мы, и нам не нужна свобода. Мы - это мы, опять сказала
– А я не стыжусь, - ответил Алек, - я давно за все заплатил.
– А я нет, - задумчиво сказала она.
– Я ведь привыкла думать, что вся моя жизнь чем-то определена - войной, воспитанием, традициями семьи, воинским долгом, присягой - и в этой заданности я казалась себе свободной. А если бы мне в каждом случае был дан выбор - чем тогда окажется вся моя жизнь? Цепью предательств - больших и малых, ненужных жертв и бесцельных убийств. Значит, я должна презирать себя? Зачем мне такая свобода, Алек?
Они стояли, держась за руки, и что-то уже мерцало внизу. Сквозь серое, словно река сквозь тучи, изменчивый, будто рябь на воде, текучий узор из серебряных точек. Вот так мы смотримся со стороны: цепочки из белых искр и красные вспышки.
– Это... он?
– Да.
– А если вернуться назад?
– Назад не вернешься, - угрюмо ответил Алек.
– Я пробовал.
– А вперед?
– Нет, Инта. Только вниз.
Она поглядела вниз, на яркие огоньки ненастоящего боя. Когда-то я часто играла в такие игры. Мне нравилось в них играть. Наземные операции, деблокада планеты, высадка десанта с нестабильных орбит...
Бездарные игроки, подумала вдруг она, четвертая цепь под ударом, сейчас ее просто выжгут. Она уложила цепь, и смутное сопротивление... нет, воспоминание. Вот так бывает, когда неясен Сигнал, и ты не знаешь, как быть в середине боя.
Она уложила цепь, и залп пронесся над ней, а цепь полыхнула огнем, и встречная цепочка искр распалась на редкие блестки.
И тогда она подняла цепь и повела на прорыв, а пятая черт знает где, и надо ее подтолкнуть...
Что-то случилось. Лопнуло, оборвалось, рассыпалось на осколки, и пустота до крика...
Она подняла глаза. Все тот же изменчивый мир никакой, тускло-серый и пустота. До крика.
– Алек!
– сказала она. "Алек", - сказали ее губы, но Алека нет, хоть он и стоит рядом с ней. Что-то лопнуло, разорвалось, разбилось, и между ними стена из каменеющей пустоты.
– Алек!
– кричала она, но он уже уходил. Медленно и устало по невидимому склону. Уходил, уменьшался, исчез.
И еще одна искорка загорелась внизу...