Легкое бремя
Шрифт:
Чего не делаю, но хочу? Да хочу написать на тебя пашквиль, а он не клеится. Я зато понял, почему хочется пашквиля: иначе — Малороссия.
Прощай пока. Я тебя тоже целую и люблю. Лидию Яковлевну благодарю за память и кланяюсь ей низко.
Я все это время очень добрый, приятный в обхождении. Поэтому, если напишу стихи, — то все злые.
Твой Владислав.
Гиреево, 7 июня 09.
Адрес. Ст. Кусково, Моск. — Ниж. ж.д., им. Старое Гиреево [79] , мне.
79
В дачном поселке Гиреево Ходасевич подолгу живал в доме Ивана Александровича Торлецкого, близкого знакомого родителей и старшего брата Михаила, дяди Марины Рындиной. Отношения не изменились и после развода с Мариной: Ходасевич провел в Гирееве лето 1909 г., жил там в 1911, 1913, 1921 гг.
21 мая 1909 г. он писал из Гиреева жене И. А. Торлецкого Елене Васильевне в Крым: «Вот живу в Гирееве по методу: день да ночь — сутки прочь. Готовлюсь к экзаменам и убиваю время. Но — как сказал Бодлер — разве можно убить это чудовище? Интересного — ничего. Впрочем сосватался, кажется, с “Русским словом” — но главное — гонорары еще впереди. <…>
В воскресенье жена моя Муни женится. Ах, я остаюсь один — увы, ни в кого не влюбленный!» (Русская литература. 1992. № 2. С. 191. Публ. Е В Кузьминой).
24 мая 1909 года, в воскресенье, Л. Я. Брюсова и С. В. Киссин поженились и уехали в Теремец.
Да, прислали мне из «Острова» через Ремизова комплименты и за стихами. На днях пошлю [80] . Экая все ерунда.
Пиши.
Прости — четыре дня носил в кармане. Но за это время ничего не произошло — можно отправить.
Пишешь ли что? Или не спрашивать? Ну ладно, валяй.
В.Х.
11 июня.
5.
Июнь 1909.
Дух мой позывает
80
15 марта 1909 г. А. М. Ремизов сообщил Ходасевичу, что затевается новый журнал, где будут печататься стихи, и ведут его три молодых поэта: Потемкин, Гумилев и гр. А. Толстой. Он предлагал Ходасевичу прислать стихи, которые он может показать редакторам.
28 мая Ходасевич отвечал Ремизову: «Вы мне писали о стихах для “Острова”. Пришлю с удовольствием. Прислал бы и в этом письме, да не знаю, застанет ли оно Вас в Петербурге. <…> Говорят, пометили меня островитяне сотрудником. Так уж попросите их прислать мне журнал, в Москве его нигде нет, — значит, и купить не могу; а посмотреть хотел бы, мне эта затея очень нравится» (РНБ. Ф. 634. Оп. 1. № 231).
31 мая 1909 г., уже переговорив с редакторами, А. М. Ремизов писал: «…Вас очень ценят и Гумилев, и Потемкин. Гумилев у них главный. Ему и стихи надо послать и <в> № 1 Острова написать. Гумилев сейчас же Вам ответит» (РГАЛИ. Ф. 537. Оп. 1. Ед. хр. 79).
Стихи Ходасевича в журнале не печатались: вышло всего два номера. Подробно об «Острове» см.: Терехов А. Г. Второй номер журнала «Остров» // Николай Гумилев. Исследования. Материалы. Библиография. СПб., 1994.
Ко испражненью прежних дней [81]
А. П.
Увы! лирическим посланьем Тебя я не взволную вдруг. Души тоскующей признаньем К чему тревожить твой досуг? Свои мне вздохи надоели, Попробую писать о деле. Стихами больше не грешу, В последний*, может быть, пишу. Не по своей, ты знаешь, воле Я начал к ним охладевать, Но «Вам пишу, чего же боле». И это должен ты понять. Что делать! Ямб четырехстопный, Услужливый и расторопный, И тот мне начал изменять. Не думай ты, что — новый Ленский — В глуши счастливой, деревенской, Вдали от толков городских, Газет, журналов и родных Брожу в лесу, копаюсь в Foeth’e И мыслю: Johann Wolfgang Goethe В подметки не годится мне. Что, рифм плодя и строчек тучи, «Порой мараю лист летучий» Что пишется и рвется** мне. И не в бездейственности важной Мои проходят чинно дни. И даже замысел отважный Я бросил, тот, что искони Питал мое воображенье: Телесны силы укрепить. Ты знаешь, в городе купить Я вздумал Мюллера творенье [82] И до сих пор не дочитал: Там рубль, тут замысел пропал. Но нет, — хотел писать о деле, А вышло, сам не знаю, что, Виной — размер. И еле-еле Строфу докончил я зато. Пора переменить размер и стиль. Не удержу смеющейся личины Я на лице, и горестную быль Не выразит размер и легкий и невинный. Нет! как-нибудь в ухабистых стихах Поговорю о тяжком и полезном. Жнецы последних дней, — что в сердце нашем? — страх! «Век шествует путем своим железным!» Не то беда, что «общая мечта Час от часу насущным и полезным Отчетливей, бесстыдней занята», А то, что мы — идем мы в ногу с веком, Забыли лозунг: «Выше века будь». И все ж полезным человеком Никто из нас не кончит путь. Я не случайно написал, — о, нет — Жнецы последних дней — о злейшая из истин! И тот из нас, кто чист и бескорыстен, Плоды чужих трудов, не сознавая, жнет. А если сеятель рукой своей безвинной*** Напрасно семена бросал в бразды, И мы, поднявшись до звезды, Мы, вышедшие жать чредою длинной, Пришли напрасно?! Если семена Его при камени упали, — К чему тот тяжкий труд, что мы на рамена, — Никем не прошенные, — взяли?! ……………………………………………… О, наших дней пророк, разбей свои скрижали! Стихам Россию не спасти****, Россия их спасет едва ли, Да было б гадко!.. Некуда идти, Смириться разве? Я смирился.81
Эпиграф — «Из письма к Вяземскому» (1825) А С. Пушкина. В своем стихотворном послании Муни широко пользовался цитатами, парафразами из стихов Пушкина «Свободы сеятель пустынный…» (1823), «Поэт и толпа» (1828); Баратынского «Последний поэт» (1835)) и др.
82
«Моя система. Пятнадцать минут ежедневной работы ради здоровья» — очень популярная в России книга Иоргена Мюллера.
Лида тебе кланяется. Я тоже. За стихи прости. В письмах делаюсь глуп, как Кольцов, бессвязен, как Кириллов [83] . Пиши скорее и больше.
Муни.
Это письмо, Владя, писано одновременно с тем. Но я не был уверен, что то письмо дойдет, так как писал по предполагаемому адресу. Недели через полторы-две буду в Москве проездом. Пищи скорей, так как письма приходят сюда с оказией. Да напиши, наконец, свой адрес.
*Ср. Фет: «Знать, в последний встречаю весну»… (Примеч. Муни)
83
Алексей Васильевич Кольцов — поэт. Кириллов — персонаж романа Ф.М. Достоевского «Бесы».
** Я пишу — мне пишется — ergo, я рву — мне мнется (Примеч. Муни)
*** К этой и следующей строкам «Сеятель» А.П. (Примеч. Муни)
**** См. подлые, иезуитско-идиотические слова С. Соловьева о борьбе с капитализмом — хорошим стилем [84] . (Примеч. Муни)
6. В. Ф. Ходасевич — С. В. Киссину
Здравствуй. Хотел ответить стихами, но решил не отвечать вовсе. Когда будешь в Москве, поговорим. Ответы у меня есть на все. Цель же этого письма — предупредить тебя, чтобы ты обязательно известил меня точно о дне, часе и месте, где можно тебя поймать. Затем, если ты хоть один целый день намерен пробыть в Москве, — я затащу тебя в Гиреево.
84
Сергей Соловьев в предисловии к книге стихов «Crurifragium» (М., 1908) утверждал: «капитализм есть явление общего мирового зла». «Капитализм не менее ненавистен для поэта, чем для социалиста. Я думаю — более», «поэт <…> ведет борьбу с капитализмом». «Долг поэта перед родиной и народом не в том, чтобы писать стихи на революционные темы, а в том, чтобы очищать родники вдохновений, ковать вечные и прекрасные формы переживаний. Уклонение от работы над формой есть уклонение от долга» (С. XII–XIII).
И спустя годы предисловие Сергея Соловьева находило иронический отклик в пародиях, письмах современников. Муни возмутили слова о борьбе с капитализмом хорошим стилем, Б. Садовского позабавило предложение в словах греческого происхождения использовать «фиту» и «ижицу». «А мне хотелось, чтобы тень Греции, осенявшая меня при писании книги, положила свой знак и на ее внешность», — писал Соловьев. И, записывая в «Чукоккалу» строфы поэмы «Tchukowiana», Садовской выводил «riaкvнф», «Олимф», «Нvмфа». См. De visu. 1994. № 1/2. С. 51–52.
Вот и все. Прощай пока. Поклонись Лидии Яковлевне, поцелуй себя.
Твой Владислав.
Я же тебе писал свой адрес: Кусково, Моск. — Нижегор. ж.д., им. Старое Гиреево, мне.
Гиреево 17 июня 09.
7. В. Ф. Ходасевич — С. В. Киссину
28 июля, вторник. <1909>
Прости, что не смог поехать в Москву вчера: на дорогу грошей не было. В университете порядок такой: 5 и 7 опускаются бюллетени с заявлениями, что ты хочешь держать экзамены по таким-то предметам. Однако, это еще не запись. 10 и 11 числа будут вывешены списки, кому куда записываться, самая же запись начинается 12–го. В день по 300 человек, и кому когда назначено — менять нельзя. Чушь ужасная! Можно прислать до 10-го заявление письменное, оно равняется записи на экзамены (которые начинаются 25-го), но заявление должно быть с приложением 7-копеечной марки + отправлено заказным письмом с обратной распиской, что, кажется, для тебя невыполнимо: нет почтового отделения; где же ты сдашь письмо и получишь расписку? Лучше приезжай сам 5-го, чем несказанно порадуешь и меня, печального, уединенного и вообще…
Есть у меня грустные соображения о Метерлинке (впрочем, ловкаче) и Сологубе. Его за «Королеву Ортруду» ругают все газеты и все невпопад [85] ! Единодушные люди. Грустные соображения по приезде. Только одно: то есть до чего люди мелко плавают! Нет хороших писателей. Только Беклемишев да Ходасевич, — да и те, по правде сказать… нет, я хитер достаточно, чтобы утаить правду!
Я был у Муратова по зову Боричевского [86] (приятный человек!), у них жившего несколько дней. Встретился с ним у Грека [87] , он меня и зазвал. Собирается к тебе. Если приедет или уже приехал — поклонись.
85
«Королева Ортруда» — вторая часть романа Ф. Сологуба «Навьи чары» (Шиповник. СПб., 1909. Кн. 10). В переработанном виде под названием «Творимая легенда» роман вошел в Собр. соч. Ф. Сологуба (СПб., 1914. Т. 18–20).
Критиков раздражало смешение «ультрасовременнейших сцен из самого недавнего прошлого» и «откровенного и непринужденного фантазерства», — как писал А. Измайлов (Русское слово. 1909.15 января).
Журналистам и критикам ответил Б. Садовской, напечатавший статью «Розы без шипов» под псевдонимом И. Голов в журнале «Весы»: «Не стесняясь повседневными рамками постылой “жизни”, пышный талант Сологуба, как вещий демон, вырвался в сферы “творимой легенды”, создав себе собственный, отныне ему одному принадлежащий мир. <…> И критика, и публика до такой степени отвыкли от явлений истинно-художественного творчества, что всякое произведение, где нет “Ям” и не благоухает навозом, уже представляется им и фантастическим и нелепым». (Весы. 1909. № 9. С. 94)
86
Евгений Иванович Боричевский (1883 — конец 1934-январь 1935 гг.) — близкий друг Муни, учившийся на историко-филологичесжйй факультете (философское отд.) Московского университета. На его «средах в память Малларме» бывали и Муни, и Ходасевич.
К. Локс в воспоминаниях рисует портрет Боричевского: «Это был молодой человек, скорее маленького, чем среднего роста, что выражалось в высоких каблуках его ботинок, изящный, несколько напомнивший мне маркиза 18-го века. В его внешности и манерах было что-то польское. Так оно и оказалось впоследствии. Отец его, Иван Казимирович, нотариус в Минске, был несомненно по отцу поляком, и сам Ев. Ив., прекрасно владевший польским языком, конечно, был весь пропитан польской культурой, тонкой, изящной, несколько лукавой и аристократической». В пору знакомства с Локсом Боричевский переводил Марселя Швоба, переписывая перевод в небольшую самодельную тетрадочку. «Позднее я видел у него много таких тетрадочек. В них содержались его афоризмы, отрывки и переводы» (Локс К. Повесть об одном десятилетии (1907–1917) // Минувшее. Исторический альманах. М. — СПб.: Atheneum — Феникс, 1994. Кн. 15. С 27–28).
87
«Греком» называли кафе на Тверском бульваре, хозяином которого был грек. В. М. Лобанов писал, что кафе было любимо артистами, художниками, писателями. «Кафе находилось против здания, где теперь помещается драматический театр имени Пушкина. Когда-то этот старомодный особняк принадлежал Вырубовым. <…> В доме были и маленькая церковь и множество небольших жилых комнат с окнами, выходящими на двор, на их месте при переделке особняка под Камерный театр А. Я. Таирова был устроен зрительный зал. <…>
С наступлением же теплых дней кафе переезжало на бульвар. От аллей оно отгораживалось невысоким барьером с полотняной крышей.
Около летнего кафе высился деревянный в виде раковины павильон, на площадке которого по вечерам “услаждал слух” гуляющих военный оркестр» (Лобанов В. М. Кануны. М. 1968. С. 81). Одно из шутливых стихотворений Ходасевича «На бульваре у Грека вы яичницу кушали…», обращенного к Б. А. Садовскому, написано карандашом на музыкальной программке выступающего на Тверском оркестра.
Ну, прощай. Привет Лидии Яковлевне. Целую тебя.
Твой Владислав.
P.S. Я, конечно, не происхожу от Моисея, а от какой-нибудь иерихонской сволочи. Но нельзя ли назвать Моисея моим предком? Сия поэтическая вольность мне необходима [88] . К тому же — неприятность родственникам [89] . Как думаешь? Из-за этого «страха иудейска» у меня застряли стихи!
В.
8. С.В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу
88
Стихотворение «Моисей», начатое Ходасевичем 30 мая 1909, окончено в 1915 г.
89
«Неприятность родственникам» — намек на то, что старший брат Владислава Ходасевича М. Ф. Ходасевич единственный из детей был крещен по православному обряду в Петропавловской церкви г. Тулы. Римско-католических храмов в городе не было, и следующий сын Ходасевичей Константин-Станислав, также родившийся в Туле, крещен военным капелланом и куратором Орловской Римско-католической приходской церкви ксендзом Бенигном Липенем (ЦИАМ Ф. 418. Оп. 301. Ед. хр. 760 и Ф. 418. Оп. 305. Ед. хр. 743).
Владя! Очень жду от тебя писем. Когда ты приедешь? Что делаешь? Пишешь ли? Продолжай писать пашквиль. Романа писать не буду по причинам не только внешним, то есть не только потому что писать не могу. Не могу, ибо не должен. Очень думал о Достоевском. Это привело меня к мыслям, из прежних моих вытекающим, намечавшимся, когда я ругал Мережковских, но очень резко отличающимся от многого, что я говорил в последнее время. Может быть, не сумею даже в разговоре формулировать, так как уже сделал это совершенно удовлетворительно, разговаривая с Боричевским. С Белым, Мережковскими, Достоевским порываю окончательно. Лично ни с тем, ни с другим, ни с третьим. Относительно третьего тоже лично. Поймешь? Что с Белым? Он мне все же дорог, хотя не нужен. В ненависти к ненависти клянусь на мече. Торжественность комическая только по форме. Что нового? Устроился ты в газете? Лида плохо слышала тебя по телефону: б<ыть> м<ожет>, оттого я многого не знаю. Лида кланяется. Приезжай [90] . Пиши об экзаменах и обо всем.
90
Очевидно, Ходасевич откликнулся на зов друга, так как 15 августа 1909 г. сообщал Е. В. Торлецкой, что «уезжал к Муни, потом хлопотал с приехавшей Мариной, потом целые дни торчал в Москве по своим газетным делам» (Русская литература. 1992. № 2. С. 192).
Твой Муни.
Относительно Мережковского — природный шулер. Не может не передергивать, ибо «как же иначе». Городецкому принадлежит только импрессионистическая эта формула [91] . А применяется давно, многими. Только всмотрись. Ох уж эти аксиомы! Если Мережковского уличают: «Зачем карта рукав совал?» Отвечает: «Что же мне ее в нос сунуть?» [92] По-своему прав, ибо шулер природный.
91
«как же иначе» — отсылка к статье Сергея Городецкого «На светлом пути. Поэзия Федора Сологуба с точки зрения мистического анархизма», автор которой утверждал: «Всякий поэт должен быть мистиком-анархистом, потому что как же иначе?» (Факелы. СПб., 1907. Кн. 2. С. 193). Слова были подхвачены современниками как литературный анекдот и долго кочевали из статей в письма.
Например, в письме Е. И. Боричевского к Муни осенью 1914 г. (недат.): «В театрах ставят свежеиспеченные пьесы о войне авторов, никогда до войны не писавших. Едва ли нужно сообщать — потому что как же могло быть иначе — Л. Андреев через несколько дней после вторжения немцев в Бельгию написал пьесу, где есть и король Альберт, и Метерлинк и т. д.».
92
Реплики Татарина и Барона из пьесы М. Горького «На дне» Ходасевич вспомнил десятилетия спустя, когда писал очерк о Горьком. Как нельзя выразительнее характеризовали они лукавый склад души писателя, бегущего «скучной» правды: «Если его уличали в уклонении от истины, он оправдывался беспомощно и смущенно, примерно так, как Барон в “На дне”, когда Татарин кричит ему: “А! Карта рукав совал!”, а он отвечает, конфузясь: “Что же мне, в нос твой сунуть?”» (Ходасевич В. Собр. соч. в 4 т. М.: Согласие. 1997. Т. 4. С. 178).