Лекарка поневоле и 25 плохих примет
Шрифт:
В большинстве своём переселенцы не представляли опасности и много хлопот не доставляли, но попадались и убийцы, и насильники, и просто сбрендившие от внезапно появившейся магии и мнимого всемогущества. Некоторые вообще воспринимали новую действительность как игру или галлюцинации. Таких особисты старались устранить до того, как они успеют навредить местным жителям. Для этого в столичной ячейке имелись каратели — маги, способные подчистую выпить дух, тем самым уничтожая его и не позволяя впоследствии занять чьё-то новое тело.
Все обыватели знали: если после обряда воскрешения родственник начал вести себя странно, необходимо как можно скорее
Самих агентов и высокопоставленных военных воскрешать запрещалось — с этим Эрер давно смирился и в целом не страшился смерти, в какой-то мере даже смотрел на неё как на избавление. От прошлого.
Однако и залечь в склеп не торопился — ещё успеется. А пока он служил Империи и приносил пользу — отрабатывал заявки.
С точки зрения Эрера, идеи чужемирцев и их взгляды на устройство общества были порой куда опаснее бомб. Особенно сейчас, когда напряжение между полуденниками и полуночниками достигло пика. Если бы не Блокада Разлома, которую худо-бедно удавалось держать магам, в стране случилась бы кровопролитная революция.
И об этом у особистов тоже болела голова: достаточно одной вспышки, чтобы полыхнул огонь народного бунта, а значит, надёжнее упокоить чужемирца навсегда, чем позволить ему искрить своими идеями. Разумеется, реформы нужны, и император готовит пакет преобразований, но их нужно вводить постепенно. Открыли же факультеты в академии, куда берут только полуденников для изучения не требующих магического дара специальностей — инженерных, строительных, аграрных. Ввели льготное право на выкуп земли по сниженной цене. Сняли все законодательные запреты на смешанные браки и обязали все заведения и учреждения обслуживать клиентов вне зависимости от расы. Хотя, как ни странно, самим полуденникам это и не понравилось — они не хотели пускать магов в свой мир и делить с ними жизненное пространство. Да и землю выкупали лишь единицы, ведь большинство хотело получить её бесплатно.
Дорога ложилась под колёса магомобиля светлой лентой, и Эрер буквально растворялся в мощи мотора. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, он хотел стать пилотом, однако этой мечте не суждено было осуществиться, поэтому он просто наслаждался скоростью мобиля, послушного руке опытного водителя. В салоне пахло умиротворяюще — новой кожей и едва уловимо — одеколоном Мелча, не успевшим выветриться после последней совместной поездки.
К запахам Эрер всегда был чрезвычайно чувствителен, поэтому этот конкретный одеколон выбрал и подарил напарнику, чтобы аромат не так сильно бесил. Сам он посторонних запахов на теле не терпел, и даже мыло всегда покупал без отдушек и только у одного проверенного торговца.
По мере приближения к Кервару погода ощутимо портилась, а дорога местами становилась мокрой, пришлось даже сбросить скорость.
Где-то по Лоарельской Империи бродит Странник, представляющий реальную угрозу, а Эреру достались в отработку старуха и молоденькая пигалица — геройствуй на здоровье.
Или заявки всё же подкинут нечто интересненькое?
Кервар был небольшим областным центром, где имелась своя ячейка СИБа, но сейчас парни не справлялись с нагрузкой, поэтому им на помощь направили Эрера. Хотели прикомандировать, однако он упёрся изо всех сил и настоял на том, чтобы ездить на мобиле каждый раз, когда потребуется.
Показавшийся впереди город выглядел, как пятно серого лишая, расползшееся по мшистому зелёному стволу поваленного
Дикие ночные звери в Доваре опасны, зимой стая голодных блейзов вполне может напасть на посёлок, но летом картина выглядела почти идиллически.
Нужный адрес Эрер нашёл далеко не сразу. На карте были обозначены лишь самые крупные улицы, а вот хитросплетение переулков между ними пришлось изучать самостоятельно. Мобиль он припарковал на одной из главных площадей и теперь был практически уверен, что вернётся к залапанным маленькими ладошками крыльям — их дети почему-то трогали охотнее всего. Возможно, их привлекал хищный изгиб арки над передним колесом, в зеркальной поверхности которой смешно искажались лица. Если учесть детский рост, то место действительно получалось самым удобным.
Думая о мобиле, Эрер чуть не прошёл мимо небольшого доходного дома, приткнутого между двумя торговыми лавками — обувной и скобяной.
Сверившись с записями, он взялся за колотушку в виде оскалившегося блейза и несколько раз громко постучал. Дверь распахнулась почти сразу, за ней оказался полноватый мужчина лет шестидесяти с густыми бакенбардами.
— Ясного вечера. Я по заявке от Дена Тевмоаля. Это вы?
— Да-да, я, — суетливо отступил тот вглубь прихожей. — Заходите.
— Офицер Эрер Прейзер. Рассказывайте, что произошло?
— В тётку дух чужой вселился, не иначе. Злобная стала, только и делает, что кричит. Раньше-то она кроткая была, а тут как пчёлы накусали. Кашей кидается, скандалит, обзывается. Память потеряла, никого не узнаёт. По ночам воет. Ну точно чужемирянка! По всем признакам. Вы уж её заберите! Изолируйте! Мочи никакой нет — последние жильцы на втором этаже оставались, и те съехали.
— Это ваш дом?
— Я распорядитель, — замялся Ден. — Племянник тётки Итронги.
— А родные дети или внуки у неё есть?
— Да как же, было трое. Сначала муж у Разлома сгинул, потом сыновья один за другим. А второй раз тётка замуж так и не пошла.
— Ясненько. Получается, что вы — ближайший кровный родственник?
— Технически ближайший — батя мой, брат ейный. То есть еёйный, — поправился он и нахмурился: — В общем, тёткин родной брат. Да только он ещё старше, из дома уже два месяца не выходит. А я вот ухаживаю, значит, за тёткой-то, всё на мне. И подай, и принеси, и счета оплати.
— Понятненько… — протянул Эрер. — Проводите меня к ней.
Племянник отвёл его в украшенную по моде прошлого века спальню на первом этаже — просторную и казавшуюся пустой.
— Гавар, это ты? — раздался вдруг испуганный старческий голос.
— Гавар — это кто? — строго посмотрел на собеседника Эрер.
— Так муж еёйный. То есть ейный. Покойный.
— Ждите меня в прихожей.
Эрер шагнул в комнату, время в которой, кажется, замерло. Хрупкие фарфоровые цветы в вазе навсегда застыли в моменте, когда тугие бутоны наконец распустились. Но не пахли. И не вяли. Массивные часы на стене остановились, а минутная стрелка немного не дотянула до полудня, и это почему-то слегка раздражало. Тонкий узор позолоты на шёлковых обоях давно поблёк, а сам рисунок выцвел, однако его элегантная красота всё ещё отчётливо проступала сквозь годы. Пахло пылью, старостью, подгоревшей кашей и едва уловимо — сладкими женскими духами.