Лексикон

Барри Макс

* * *

Она по кусочкам снимала с себя кровь Ли. Высохшая кровь превращалась в чешуйки, поэтому она могла очиститься, снимая их одну за другой. Возможно, «очиститься» было не самым правильным словом. Она испытывала дикое отвращение, но продолжала, потому что альтернатива была еще хуже. С каждым снятым кусочком Ли ей становилось лучше.

Шли дни. Во всяком случае ей казалось, что дни. Ее мучила страшная жажда. А потом началась дрожь, которую невозможно было унять. Кишечник и мочевой пузырь перестали работать. Она чувствовала

их внутри, они были как камни. Она считала, что ее намеренно пытают. Ее физиологические потребности намеренно не удовлетворялись.

Она думала об Элиоте. О том, знает ли он, что она здесь. Она решила, что нет, потому что если бы он знал, то обязательно пришел бы. Ну, была у нее такая уверенность. Да, конечно, она оставила его лежать лицом вниз на дороге у Брокен-Хилл, и было бы абсолютно разумно, если бы Элиот возненавидел бы ее всеми фибрами своей души. Но ей почему-то казалось, что те отношения, что установились между ними, допускали ошибки, причем крупные. И что когда эта дверь откроется в следующий раз, на пороге будет стоять не Йитс, а Элиот, и его взгляд будет полон упрека, но в нем также будет прощение и надежда.

Она подумывала о том, чтобы снять белье: оно было заляпано кровью Ли, и от этого она чувствовала себя грязной. Это могло бы подействовать на Йитса устрашающе. «Ничего, кроме Эмили, старина». Но она не стала этого делать. Она не была до такой степени агрессивна. Она заставляла себя периодически слезать с банкетки и прыгать на месте или хотя бы делать приседания. Она не просто лежала без дела. Свет никогда не выключался. Она не могла определить, сколько времени прошло. У нее в голове кружились и кружились разные мысли. Иногда она ловила себя на том, что поет.

* * *

Элиот свернул на подъездную дорожку и медленно подъехал к школе. Час был поздний, в большинстве комнат свет не горел. А вот у Бронте окно светилось. Он несколько мгновений сидел неподвижно, затем вылез из машины и вошел в здание.

Коридоры были пусты. Он давно не был здесь, и школа казалась чужой, хотя ничего не изменилось. Он прошел в Восточное крыло, встретил мальчика с белой ленточкой на запястье и с темными кругами под глазами, что-то бормотавшего на латыни. Мальчик увидел Элиота и замолчал, на его лице появилось страдальческое выражение. Элиот не остановился.

Он постучал в дверь Бронте. Она властным голосом, который приберегала для учеников, крикнула «Входите!», и он вошел. Шарлотта сидела за письменным столом, окруженная бумагами, ее волосы были собраны наверх, но пряди так и норовили вырваться из-под шпилек. Она отложила ручку и откинулась на спинку кресла.

– Как ты вовремя. Я уже начала собирать бумаги. – Бронте вытянула руку. – Присядешь?

– Я еду в Сирию.

– О, – сказала она. – Когда?

– Сейчас. Сегодня ночью.

Шарлотта кивнула.

– Тебе обязательно нужно побывать в музее в Дамаске. У них есть дощечка с древнейшим из известных линейных алфавитов. Он очень простой.

– Я

хочу, чтобы ты поехала со мной.

Она замерла.

– Я не совсем поняла, что ты имеешь в виду.

Элиот оглядел комнату.

– Ты помнишь те часы, что у меня были? Цифровые, они будили меня, чтобы я успел вернуться в свою комнату до рассвета. Я ужасно боялся, что будильник в них не сработает. Что я просплю.

– Элиот. Прошу тебя.

– Этвуд знала, – сказал он. – Она сама сказала мне об этом, много лет назад.

– Пожалуйста, – сказала Бронте.

– Мы считали себя такими хитрыми. Надо же, забеременеть у них под носом… А когда… когда мы были вынуждены все прекратить, мы думали, что это тоже тайна. Мы прекратили, так как боялись, что про нас узнают. Но они знали.

Ее глаза блеснули.

– Зачем ты все это говоришь? Ты пришел, чтобы скомпрометировать меня?

– Нет, – сказал Элиот. – Господи, нет.

– Тогда остановись.

– Они убедили нас. Не произнеся ни слова.

– У нас не было выбора, Элиот.

– Я больше в это не верю. Не могу. Извини.

– Это правда.

– Я почему-то уверен, что была бы девочка, – сказал он. – Не знаю почему. Но у меня была такая уверенность. Я не мог заставить себя не думать о ней.

Бронте спрятала лицо в ладонях.

– Замолчи.

– Сейчас она была бы взрослой. Молодой женщиной.

– Хватит!

– Прости. – Он осадил самого себя. – Прости.

– Я хочу, чтобы ты ушел.

Элиот кивнул. Он колебался, едва еще раз не попросил прощения, затем прошел к двери. Прежде чем закрыть ее за собой, оглянулся – в надежде, что Шарлотта убрала руки от лица. Но она этого не сделала.

* * *

Элиот приземлился в Дамаске. Раскаленный воздух окутал его, едва он ступил на трап. По вкусу воздух был таким же, как в Австралии, но с другим запахом. Элиот прошел в здание аэропорта и тут же подпал под внимательные взгляды усатых офицеров различного ранга. Его документы были безупречны, и вскоре его выпустили в зал прилета, огромный, с высокими зарешеченными окнами в форме замочной скважины и даже работающими, пусть и слабо, кондиционерами. Невысокий человечек в тесном костюме держал табличку с надписью:

«».

– Я Элиот, – сказал Элиот. – А вы Хуссейн?

Мужчина кивнул и на западный манер протянул руку для приветствия.

– , – сказал Элиот. Рука мужчины опустилась. Его лицо расслабилось. – Мой рейс задерживают, – сказал Элиот. – Вылет через десять часов. Будете ждать здесь и в это верить. – Он видел выход. У кромки тротуара не было недостатка в такси. – И когда Йитс спросит, что случилось, – сказал он, – скажете ему, что я подал в отставку.

* * *

Кто-то вошел в комнату. Едва поняв это, она закрыла глаза, но все же оставила крохотную щелочку, поэтому она видела вошедшего только в общих чертах: широкоплечий мужчина в темном костюме и с серебристыми волосами.