Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Краус Тамаш

В его интерпретации коммунизм «упразднит самого себя», как, согласно аналогии, история французской революции продолжалась от якобинской диктатуры до Наполеона. Многие пункты обрисованной Устряловым конкретной программы похожи на «модернизационные» цели белого движения 1919 г.: ликвидация коммунизма и стабилизация положения зажиточного крестьянства; «примирение» с великими державами с сохранением русского «национального величия»; привлечение иностранных капиталов под строгим контролем государства; сильная диктаторская власть, опирающаяся на армию и на «активные элементы» страны (под которыми нужно понимать соединение аппарата с классом новых собственников); абсолютное отрицание монархической реставрации, «союз дружбы» с революцией. Вместо «непримиримой либеральной контрреволюции» в этой программе выдвигается перспектива термидорианской реставрации, своего рода буржуазного перерождения революции на базе авторитарного режима нового типа. [1102] Так вырисовывалось своего рода контрреволюционное представление о национальном капитализме, которое было настолько серьезно воспринято Лениным, что он касался его во многих статьях и выступлениях в качестве реальной возможности капиталистической реставрации. Ленин отнюдь не разделял появившейся в советской прессе упрощенной критики «устряловщины», так как и сам сознавал, что большевики, восстанавливая капитализм, берут на себя вынужденный риск («самотермидоризация»), в то время как другие, придерживаясь мифа о военном коммунизме, называли НЭП «брестской» экономической политикой. На XI съезде партии Ленин спорил с теми коммунистами, которые недооценили выводы Устрялова и сменовеховцев, то есть термидорианскую альтернативу. Ленин изучал утверждение в России «капитализма без буржуазии», главным образом стараясь понять, какие социальные отношения и слои укрепятся и будут влиять на структуру политической власти. Такой же была и исходная точка

рассуждений Устрялова. Ленин прежде всего боялся осуществления предсказания Устрялова о своего рода союзе между слоем государственных чиновников и возрождающейся буржуазией. На XI съезде партии в марте 1922 г. он сказал следующее: «Я хотел, в связи с этим, коснуться вопроса о том, что такое новая экономическая политика большевиков — эволюция или тактика. Так поставили вопрос сменовеховцы… “Но эта Советская власть строит какое государство? Коммунисты говорят, что коммунистическое, уверяя, что это — тактика: большевики обойдут в трудный момент частных капиталистов, а потом, мол, возьмут свое. Большевики могут говорить, что им нравится, а на самом деле это не тактика, а эволюция, внутреннее перерождение, они придут к обычному буржуазному государству, и мы должны их поддерживать. История идет разными путями”, - рассуждают сменовеховцы… Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу… Надо сие откровенное заявление сменовеховцев приветствовать. Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит…. Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Оно — основная и действительная опасность… Борьба с капиталистическим обществом стала во сто раз более ожесточенной и опасной, потому что мы не всегда ясно видим, где против нас враг и кто наш друг». [1103]

1102

Там же. См. еще: Краус Т. Советский термидор. С. 102–114. Программы белых генералов см. в уже упомянутой книге: Ивана Халаса (Ivan Halasz).

1103

Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 93–95.

Другой наиболее значительный теоретик партии и ее «любимец», Н. Бухарин, вскоре после смерти Ленина подробно показал, что «авторитарный» замысел Устрялова не традиционен, а родственен духу новой эпохи, ведь и сам Устрялов, точно оценивая свою эпоху, чувствовал в ней «пульсирование цезаризма». Ясно, что можно было думать лишь о диктаторской форме восстановления капитализма, так как в конечном итоге именно это — как и в случае французской революции — и означало бы термидорианское перерождение. Во время этих споров, в 1922 г., еще продолжался беспримерный голод. Эти нищенские условия укрепляли тягу к порядку не только в мышлении обладателей власти, но и в среде простых людей, еще сильнее возбуждаемых национализмом. Это душевное состояние имел в виду Бухарин, уничтожая устря-ловский вызов в брошюре «Цезаризм под маской революции». [1104] В Устрялове он видел угрозу, которая может «отпугнуть» товарищей по партии от НЭПа, вследствие чего они могли, оставив «либеральный» курс, снова вернуться к прежним методам «военного коммунизма». Следуя ленинской логике, он еще не подозревал, что настоящая опасность заключается не в устряловском прообразе «капиталистической диктатуры», — в действительности настоящая диктатура тогда грозила уже с другой стороны. Хотя в то время еще не был решен вопрос о том, какая социально-политическая сила и в какой форме поставит под контроль деревню с ее сложными противоречиями в интересах государственного накопления. Бухарин так обобщил суть устряловской теории, «устряловщины»: «Это есть теория, стратегия, тактика российского фашистского цезаризма. Все элементы этого даны у Устрялова: его национализм, его “национал-большевизм” (некоторые германские фашисты называли себя именно так), его резко выраженный антипарламентаризм с генералами и рейхсвером, его культ Муссолини, его ставка на гегемонию “ординарной буржуазии”, руководителя “крепкого мужика”, его неприкрытый цезаристский идеал, его “национально-империалистские” вожделения, его культ “эроса власти”, его борьба (пока осторожная) с социализмом. Он надеется, что все эти элементы “вызреют” не только у него, и вылупится в конце концов великий Мессия, который уже по настоящему взнуздает “сброд”…». [1105]

1104

Бухарин Н. Цезаризм под маской революции. М., 1925.

1105

Там же. С. 72.

Задумавшись над социальной основой термидорианской цезаристской реставрации, Бухарин отыскал ее корни в нэповской России. «А по существу дела, — писал он, — он (Устрялов. — Т К.) защищает, как это ни странно, реформированное самодержавие, самодержавие нового образца. Фашистские цезаризм это ведь и есть не что иное, как форма самодержавия, которая прошла через огонь и медные трубы, которая вместо старых дворянских гербов имеет золоченые гербы “шиберов”, спекулянтов и подозрительных “дельцов”, которая опирается на новое служилое сословие, кулаков и лабазников, развращенную и подкупленную “свою” “массу” из “деклассированных”». [1106]

1106

Там же. С. 73–74.

Тем самым Бухарин действительно довел до конца, больше того, уточнил рассуждения Ленина, но при этом упустил из виду, что диктатура уже грозит не справа, а ее основой может послужить именно новая бюрократия. Быть может, советская верхушка не была заинтересована в анализе советской формы «цезаризма», хотя эта проблема была затронута использованием понятия «бонапартизм» в ходе борьбы за власть, которая стала грубее после смерти Ленина. Как известно, в 1922–1923 гг. в борьбе за власть со Сталиным в бонапартизме обвинялся и наркомвоенмор Троцкий. С другой стороны, исторический фундамент «цезаристского самодержавия» был гораздо стабильнее, чем это представляли себе некоторые большевистские теоретики. Хотя Ленин и не относился к их числу, его долгое время занимали характерные черты российского самодержавия. Он видел, что советская бюрократия содержит в себе почти все существенные черты российского прошлого (коррупцию, безжалостность по отношению к нижестоящим и приспособленчество и карьеризм по отношению к вышестоящим и т. д.), однако он сделал все возможное — даже с этой бюрократией, — чтобы любой ценой предотвратить полную реставрацию капитализма. Некоторый оптимизм вселял в него тот факт, что социальными источниками новой бюрократии были в основном рабочие и крестьяне.

Ленин искал методы «гуманизации» советской бюрократии, например посредством «публичного контроля», ограничения привилегий и возвышения коммунистических рабочих кадров. Это страстное стремление Ленина отразилось в спорах вокруг создания СССР. В этом отношения взгляды Ленина прояснились прежде всего в процессе создания СССР, когда он вступил в конфронтацию со сталинской идеей «автономизации» (Сталин представлял себе все советские республики автономными республиками в рамках Российской Федерации). Тогда окончательно сложился и облик Ленина как «основателя государства». Уже будучи тяжело болен, он в важной статье занимался значением национального вопроса вообще, а особенно — с точки зрения формирования СССР. В этой области бичевание бюрократических решений также стало важным аспектом поиска «демократических возможностей». [1107] Реальной ставкой в этой борьбе [1108] был ответ на вопрос: мог ли быть ограничен бюрократический централизм как специфическое проявление государственного угнетения, как совокупность отношений, имевших глубокие исторические корни? Ленин считал ограничение бюрократического централизма принципиальным вопросом с трех взаимосвязанных точек зрения. С одной стороны, с точки зрения создания СССР он показал, что с весны 1922 г., со времени т. н. грузинского конфликта, малые народы беззащитны перед лицом великорусского шовинизма, самодурствующей, унаследованной в основном от царского режима, централизованной, беспощадной русской бюрократией, и они не могут противостоять угнетению иначе, как посредством национализма, сопротивления советской центральной власти. С другой стороны, Ленин разглядел различие в чертах национализма «угнетающих» и «угнетенных» народов и сумел связать этот конфликт с бюрократическим централизмом как одним из его источников.

1107

Даже автор новейшей оправдывающей Сталина работы (хотя эта толстая книга в значительной степени относится к области фантазии) не отрицает аутентичности этой статьи Ленина, хотя и считает, что с 1922 г. Ленина вводили в заблуждение сторонники Троцкого (Горбунов, Фотиева и Гляссер). Автор книги изображает целый «заговор». Его версия неубедительна и в том отношении, что Ленин не получил соответствующей информации по грузинскому конфликту. См.: Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина. Реальность истории и мифы политики. М., 2003. С. 345–362.

1108

История

этих споров подробнее исследована мной в кн.:

Krausz Т. Bolsevizmus 'es nemzeti k'erd'es… P. 107–125.

Изучая — с беспримерной для своей партии и эпохи чувствительностью — взаимоотношения этих двух типов национализма, Ленин в последних работах предупреждал о том, что большую опасность всегда представляет собой национализм большого народа, «великорусский национализм», так как малые народы, испытавшие вековое угнетение, были вынуждены перенести столько страданий, что не в состоянии сразу освободиться от рефлексов националистической «самозащиты». Он считал, что «великорусским коммунистам» необходимо сделать уступки в этой области. Тяжело больной Ленин вряд ли испытывал большой оптимизм, формулируя именно в тот день, 30 декабря, когда Сталин на X Всероссийском съезде Советов объявил о создании СССР, тысячу раз цитировавшиеся с тех пор и в тысячу первый раз цитируемые здесь знаменитые слова: «…Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национализм нации маленькой. По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того — незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений… Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой “великой” нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически. Кто не понял этого, тот не понял действительно пролетарского отношения к национальному вопросу, тот остался, в сущности, на точке зрения мелкобуржуазной и поэтому не может не скатываться ежеминутно к буржуазной точке зрения». [1109]

1109

Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 358–359.

Критикуя в этом духе национализм прежних угнетателей, Ленин в заметке «К вопросу о национальностях или об “автономизации”» выступил за большую независимость национальных республик в рамках советской федерации с целью создания как можно более крепкого союза государств.

С третьей стороны, Ленин связал весь этот круг вопросов с проблемой нового бюрократического аппарата. Отвергая предложение Сталина о вступлении советских республик в Российскую Советскую Социалистическую Республику (и предлагая вместо этого вступление всех республик на одинаковых правах в советскую федерацию), Ленин имел в виду именно укрепление не бюрократического централизма наднациональной государственной власти, а федеративной государственной организации (конечно, известно, что при практическом осуществлении она лишь с большой натяжкой могла быть названа федеративной), обеспечивающей больше свободы для развития национальных традиций (языка, культуры). Судя по тому, как Сталин, Орджоникидзе, Дзержинский и прочие известные «бюрократические централисты» растоптали то направление в руководстве грузинской коммунистической партии, которое склонялось к федеративному решению национального вопроса, было ясно, что становление нового государства и системы его институтов неразрывно связано с основополагающими проблемами переходного периода. Необычайно важным было замечание Ленина о том, что иногда коммунисты нерусского происхождения, возможно, именно из-за имеющегося у них «комплекса неполноценности», ведут себя как «великорусские держиморды». В этой связи он ссылался на Сталина с его «нетерпимым» отношением к малым нациям. Эта «компенсаторная установка» Сталина (который «хотел казаться более русским, чем сами русские») усиливала ту шовинистическую бюрократическую традицию, которая имела очень глубокие корни в царской России, где на «окраинах» малые народы постоянно сталкивались с русской бюрократией. Ленин писал и о том, что борьба с национализмом (которая неизбежно должна пройти во всех местных аппаратах) будет по-настоящему эффективной только в том случае, если члены больших и малых наций выступят прежде всего против собственного национализма. [1110] Но что же произойдет, если такое выступление не состоится? Ответа на этот достаточно очевидный вопрос практически не было. Точнее, предполагалось, что за отсутствием других движущих сил эту задачу тоже придется взять на себя коммунистической партии.

1110

Там же. С. 360–362.

В тексте, продиктованном несколько дней спустя, 4 января 1923 г., говорилось о том, что «отсутствие культуры» — настоящая почва для разрастания бюрократии, что бюрократия как обособленный аппарат, как содержащаяся обществом армия управленцев, располагающих собственными интересами и своеобразными «традициями», является главным препятствием на пути осуществления социализма. Согласно процитированным Лениным статистическим данным, в России (без Средней Азии, где даже еще и в 1923 г. было 90 % неграмотных) во время переписи населения 1897 г. на 1000 человек приходилось в среднем 223 грамотных, да и 23 года спустя, в 1920 г., число грамотных составляло всего 319 человек на 1000 жителей. «Речь должна идти о той полуазиатской бескультурности, — писал Ленин, — из которой мы не выбрались до сих пор и не можем выбраться без серьезных усилий, хотя имеем возможность выбраться, потому что нигде народные массы не заинтересованы так настоящей культурой, как у нас…». [1111] Описанная Лениным социальная почва переходного периода характеризовалась не просто исчезновением немногочисленного коренного, революционного пролетариата (члены которого погибли на фронтах, поднялись в аппарат власти, бежали в деревню от голода и т. д.), но и тем, что пропаганда «советских идей» и культуры, стимулирование самодеятельности в деревне, среди неграмотного крестьянского населения натолкнулись на неслыханные трудности.

1111

Ленин В. И. Странички из дневника // Там же. С. 363, 364.

Лучше и красочнее всяких научных трактатов описывает эту ситуацию ставшая классической советская литература 20-х гг. Либерально-буржуазную цивилизацию западного происхождения и задуманную социалистическую культуру нельзя было строить непосредственно на том «социокультурном» фундаменте, который был так глубоко и наглядно изображен советскими писателями того времени (Бабелем и Веселым, Пильняком и Маяковским, Ильфом, Петровым и Зощенко, Шолоховым и Булгаковым). Ленин не случайно убеждал Бухарина и других в том, что нужно не фантазировать о создании «пролетарской культуры», опираясь на вульгарный классовый подход, а стараться достичь нормального уровня «буржуазной» культуры. Размышляя о культурных предпосылках социализма, стоит вспомнить, например, красноармейца из рассказа Шишкова, [1112] «Голый год» Пильняка или «Конармию» Бабеля, позволяющие понять те реальные особенности «социальной почвы» того времени, на которые реагировал Ленин в своих поздних теоретических рассуждениях.

1112

Красноармеец Павел Мохов, вернувшись после окончания гражданской войны в родное село, организовал в нем театральный кружок и сочинил трагедию, показанную при огромном, но своеобразном интересе местных жителей. О предстоящем спектакле селян оповещали плакаты, на которых было написано: «Прошу на пол не харкать», «Во время действия посторонних разговоров прошу не позволять», «В антрактах матерно прошу не выражаться». В конце каждого плаката стояло: «С почтением автор Мохов». См.: Шишков В. Спектакль в селе Огрызове.

В статье «Лучше меньше, да лучше», одной из последних статей, появившихся при жизни Ленина, в номере «Правды» 4 марта 1923 г., был поднят вопрос, интересовавший Ленина еще при осмыслении термидорианской альтернативы: в какой степени отношения «государственного капитализма» коррумпируют этот аппарат, обладающий «азиатскими» историческими корнями, в какой степени удастся партии мобилизовать этот аппарат на осуществление общественных целей и интересов? Мы подчеркивали, что ленинские меры по улучшению работы госаппарата в действительности не решили проблемы, и именно Ленин в этой статье указал на причины этой неудачи. Стремясь прежде всего сломить старые бюрократические традиции, Ленин укорял прекраснодушных интеллигентов, разглагольствующих о «пролетарской культуре». «Нам бы, — писал он, — для начала достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур добуржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п.». [1113] По его мнению, пока еще не возникло аппарата, «действительно заслуживающего названия социалистического, советского», однако он видел хорошие возможности для его возникновения именно ввиду интереса, приверженности народа к культуре. В кажущихся пророческими словах статьи, которые Ленин как будто адресовал и самому себе, он призывал к терпению в деле ликвидации культурной отсталости: «Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском…». [1114]

1113

Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 389.

1114

Там же. С. 391.