Ленинград-28
Шрифт:
Ничего, брат — тернист путь, но тем слаще его (пути) конец. Ныряй вон в то, левое отверстие — добрых два десятка метров трубы ждут героев. Утешало одно — последний участок пути обещал быть сухим.
Не повезло — не иначе строители решили сэкономить, и подключили к канализационному каналу ответвление от находящихся рядом многоэтажек. Так и оказалось — проползая мимо развилки, Юрий убедился в правильности своих предположений. Из правого отверстия несся все тот же дерьмовый ручей, зато из левого тянуло сыростью.
Путь завершился кирпичным резервуаром, из которого наверх вела небольшая лесенка,
За кирпичным простенком, оказался спрессованный шлак. Двухметровый участок прошли относительно быстро, потом уперлись в бетон. Снова выручил ультразвуковой утюг — сверху просыпалась знакомая уже Панюшину бетонная крошка, и тяжелые куски строительного мусора — обломки кирпичей, застывшие куски бетона с вкраплениями битого стекла.
Железные части опалубки разрезали гидравлическими ножницами, остатки бетона пришлось выбивать вручную. Снова шлак — на этот раз совсем немного — чуть меньше метра. За шлаком битый кирпич. За кирпичом бетон. За бетоном керамическая плитка. А за плиткой узкое пространство воздухозаборника.
Уф, пробились, наконец!
В золотистом сиянии, Юрка провел почти три десятка лет. Для него это время пролетело одним мгновением. А если даже и не одним — все равно об этом Панюшин не помнит. Вроде бы и было что-то там, в золотистом сиянии, а что и не разобрать толком.
Из сияния Юрка вынырнул после перелома, когда уже никому не был интересен. Собственно отсутствия интереса к скромной Юркиной персоне и оказалось причиной возвращения в новый злой мир. Правда, догадался он об этом значительно позже.
Мир поменялся, и Юрий оказался в нем непрошеным гостем. Он обнаружил себя сидящим в городском парке Славянска. О том, что парк находится в Славянске, Юрий узнал у первого же встреченного прохожего. Тот терпеливо ответил на основные Юркины вопросы, и долго еще глядел вслед, неодобрительно качая головой.
Так Юрка узнал, что случился перелом, что год на дворе нынче совсем не тот, как думалось в сиянии, что он, Панюшин, (а быть может и не Панюшин вовсе) находится в чужом незнакомом городе, один, без документов, и голова его похожа на бильярдный шар — вроде бы и не пуста, но одна сплошная кость. Он попытался сообразить, как оказался на лавке, но помнил лишь одно сияние. В нем было уютно и спокойно, не то, что сейчас.
Что касается города — то он был незнаком и знаком одновременно. Юрий мог бы поклясться, что никогда не был в нем раньше, но тем не менее гуляя по центральным улицам чувствовал себя как дома.
Ноги сами привели к покосившемуся домику. Белая мазанка, в которой торговала самогоном старуха. Увидев Юрку, старая торговка запричитала, почти насильно уложила (внука?) на продавленный диван. Заботливо поднесла стакан, до краев заполненный какой-то отвратно пахнущей жидкостью. Юрий послушно выпил, ощущая, как по телу разливается приятное тепло.
Отвратная жидкость вскоре стала вполне сносной. Юрка пил самогон, пытаясь заполнить пустоту внутри. Он жил у старухи, помогал по хозяйству. На все вопросы старая карга отвечала уклончиво, тем не менее, Панюшин сумел выстроить некую картину собственного бытия —
Как оказалось, работает он на керамическом заводе, оператором туннельной печи — огромного кирпичного коридора, внутри которого бесновалось пламя газовых горелок, и медленно двигались железные вагонетки с обжигаемой плиткой. Директором на заводе числился Игорь Ильич, мужики в раздевалке частенько поругивали его за дурной характер, и незнание основ производства. Ланового назначили указом сверху еще до перелома, приходилось терпеть. К тому же дела на заводе шли так себе — в перспективе маячила остановка производства. Что и говорить — оборудование давно уже устарело и морально и тем более, физически. Плитку гнали второсортную — то кривую, то пережженную. Складывалось впечатление, что завод работал сам по себе, без всякой цели изготавливал некачественный товар, который никому и на хрен не был нужен.
Юрка заворожено смотрел на огонь, провожая взглядом вагонетки. Иногда ему хотелось нырнуть туда, в оранжевое пламя, чтобы все наносное, чужое, ненужное обгорело в огне, осыпалось пеплом, и он вышел бы обновленный, очищенный. Когда он рассказывал старухе о своих мыслях, та спешила отвлечь его самогоном.
Кроме того, заметил Юрка еще одну странность. У него была какая-то особая сноровка. В смысле — ему ничего не стоило провисеть пару часов на турнике, зацепившись одним пальцем. Руками он мог гнуть гвозди. А, гуляя по парку, зацепился однажды с пьяной компанией — что-то щелкнуло в голове, и Панюшин окунулся в кровавую темноту, в которой мелькали с невиданной быстротой руки, ноги; он наносил удары, ломая кости, вырывая глаза. К счастью инстинкт позволил Юрке вовремя остановиться — он успел убраться прочь до того, как аллею осветили всполохи мигалок. Его не искали — в пьяной компании не оказалось ни одного вменяемого человека, кто мог бы более-менее описать Панюшина.
С тех пор Юрка затаился, стал осторожнее. Начал собирать воспоминания, чтобы найти самого себя.
Глава 8
Поиски самого себя дела благородное, но неблагодарное.
Панюшин проверяет эту мудрость на себе.
Иначе нельзя…
Через узкий лаз проникли в камеру воздухозаборника. Такая себе комнатушечка, метра полтора высотой, выложенная керамической плиткой. В потолке десяток отверстий, сужающихся кверху — вентиляционные каналы.
В боковой стене огромный круглый лаз, забранный крупной решеткой. В комнатке ощутимо сквозило. Панюшин сдернул маску противогаза и тут же согнулся, не в силах побороть приступ рвоты. Его выворачивало наизнанку, он казалось, был готов выблевать собственные кишки.
Осназовцы деликатно отвернулись, но Юрке было плевать. Он был главным здесь, в этом пропахшем дерьмом подземном мире.
— Туда — прохрипел, наконец, Панюшин, показывая на решетку.
Козулин хмыкнул.
— А больше и некуда.
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
