Ленинград, Тифлис…
Шрифт:
Звуки божественной лиры толпа
Заглушила воплями, криками, бранью.
Чашу с цикутой влили в поэта уста:
«Пей и умри, унеси в мир иной свои песни,
Забери и свободу, что наш осквернила покой!»
* * *
… 1902 год был особенным в жизни братьев Дадашевых. Они вернулись
Вышли замуж и сестры. Блестящую партию сделала Люся. За нее посватался князь Леван Мухранский, прапорщик Кутаисского полка. Род Мухранских — один из древнейших в Грузии. У них поместья в Имеретии и Картлии. Правда, в последние годы дела их несколько расстроились, поместья заложены.
Исай отстроил дом на улице Паскевича. Мраморный вестибюль с комнаткой для швейцара. Тяжелая дубовая лестница. Фонтан во дворе. У каждого из детей было по большой квартире, а у Исая с Марией — весь бельэтаж. Только Люся живет отдельно; переехала в дом Мухранских на Головинский.
Анна и Маша родили в один год, с разницей всего в два месяца. У Анны родился мальчик. Его назвали Марком, в честь деда. У Нины — девочка. Ее окрестили Елизаветой, все называли ее Ветой.
Когда началась японская война, Леван с полком отправился на фронт. Под Мукденом был легко ранен. Вернулся с войны летом 1906-го, ходил с тросточкой, слегка прихрамывал. На кителе появилась Георгиевская ленточка. В тот же год молодые Мухранские уехали в Петербург. Леван поступил в Академию генерального штаба.
В 1905 году в России вспыхнула революция. В Москве, на Пресне шли бои. На Кавказе тоже было неспокойно. В Гурии бунтовали крестьяне. Захватывали княжеские земли, жгли усадьбы. Власти действовали нерешительно. Боялись, что восстанут местные солдаты. Крестьяне стали захватывать города. Порядок навели казачьи части из России.
Когда опубликовали Манифест 17 октября, Жорж и Паша заказали ящик шампанского. Гуляли до утра. Пили за свободу, за царя-освободителя. В ноябре в киосках появилась газета «Тифлисский вольнодумец». Основатели и издатели — братья Дадашевы. Газета выступала за социализацию земель, немедленное принятие рабочего законодательства, гневно обличала произвол чиновников. В феврале 6-го года вышел закон об антиправительственной пропаганде. Газету закрыли. Вскоре в Авлабаре нашли подпольную типографию; там печатали листовки с призывами к всеобщему восстанию. Начались аресты. В городах появились черные сотни. Нападали на либеральных деятелей. Убили Илью Чавчавадзе.
Жорж и Паша остро переживали крушение надежд на скорую свободу. Ушли в дела. А дела как раз шли неплохо. Жорж стал играть на бирже и очень удачно.
…Было лето 1907 года. Швейцар принес в кабинет Жоржу конверт с запиской. «Нужна помощь. Приюти товарища». Подписи не было. Жорж показал записку Паше.
— Это — Ирина, — сказал Паша. Жорж кивнул.
— Что будем делать?
— Надо помочь, — сказал Паша.
Товарищ появился, когда стемнело. Прошел со двора, поднялся по винтовой лестнице. Постучал в окно. Это был грузин лет тридцати, в высоких сапогах, косоворотке. В
Жорж провел гостя на кухню. Подал вино, сыр, зелень.
Сказал по-грузински:
— Ванна истоплена.
Гость покачал головой. Ответил по-русски:
— Спасибо, не надо.
Жорж разлил вино по бокалам.
— Я хочу выпить за свободу.
Гость не ответил. Выпил молча, одним духом.
Дверь приоткрылась, и в кухню вошла Вета. Подошла к отцу, прижалась.
— Вета, почему ты не спишь? Уже поздно.
Девочка не ответила. Смотрела на гостя большими глазами.
— Папа, кто этот дядя?
— Это наш друг, — ответил Жорж.
Гость наклонился к Вете. Погладил ее по головке.
— Какая ты красивая…
Внезапно Вета обняла гостя ручонкой за шею, поцеловала его небритую щеку и тут же убежала из кухни, стуча по полу босыми ножками…
Жорж устроил гостю постель в маленькой комнате рядом с кабинетом. Встал рано, чтобы напоить его чаем. Но гостя уже не было.
День был жарким. Часов около 11 Паша вышел из дома, быстро зашагал по Паскевича: спешил на встречу с важным клиентом. Мимо проехал фаэтон. На повороте кучер придержал лошадей, и Паша успел разглядеть лицо Ирины. Рядом с ней сидел незнакомый офицер. Через несколько минут со стороны Эриванской раздались выстрелы, прогремел взрыв. Паша выбежал на Эриванскую, над площадью поднимались клубы удушливого дыма. Валялись обломки экипажей, окровавленные трупы людей и лошадей. Повсюду бестолково сновали солдаты и полицейские. Паша узнал в толпе знакомого чиновника.
— Что здесь произошло?
Чиновник был смертельно бледен. Говорил с трудом.
— Анархисты… на моих глазах… захватили казначейскую карету… Перестреляли конвой… Вытащили мешки с деньгами и скрылись… На моих глазах…
Два дня спустя швейцар принес в кабинет Жоржа большую коробку.
— Оставил незнакомый студент. Велел передать барину.
Жорж вызвал Пашу. Заперли дверь на ключ. Вскрыли коробку. Внутри был черный саквояж. Жоржу казалось, что такой же саквояж он где-то недавно видел. Саквояж был доверху набит пачками новеньких сторублевок. Сверху лежал конверт с запиской:
«Содержимое положите на ваш счет в швейцарском банке. Выдавать по требованию. Пароль: Вета».
Деньги пересчитали. Там было миллион двести тысяч.
Каждую осень молодые Дадашевы уезжали за границу. На этот раз решили ехать в Швейцарию. Заказали пансион на берегу Женевского озера. Пачки с деньгами засунули за подкладку чемоданов.
На пограничной станции Вержболово Паша заметно нервничал. Жорж, напротив, держался уверенно. Вложил в паспорт «катеньку».
Жандармский ротмистр брезгливо вытащил «катеньку» из паспорта.
— Ваша?
— Никак нет, — ответил Жорж по-военному, — ваша.
Ротмистр спокойно положил ассигнацию в карман кителя, отдал честь и проследовал дальше. С багажом их больше не беспокоили.
В Женеве Паша спросил Жоржа:
— Что будем делать с деньгами?
Жорж ответил:
— Надо отвезти в Цюрих.
В Цюрих Жорж поехал один. Зашел в неприметный банк на Банхофштрассе. Обратился к служащему.
— Могу я открыть счет на предъявителя?
Протянул пачку банкнот.