Ленинград, Тифлис…
Шрифт:
Лилиенталь обыскал весь дом. В глубине шкафа завалялась баночка крабов, на пестрой этикетке было игриво написано — «СНАТКА». Этой баночки Лилиенталю хватило на две недели. Он кипятил воду в кастрюльке и опускал в нее чайную ложку крабов. Когда крабы кончились, он опустил в кипяток пустую баночку. Казалось, что у воды — крабовый вкус.
Как-то в дверь постучали. Сперва Лилиенталь подумал, что это галлюцинация. Это случалось с ним все чаще, он слышал голоса, говорил с людьми, хотя знал, что их давно уже нет.
Стук не прекращался.
— Вы меня не узнаете?
Лилиенталь покачал головой.
— Я — Голанд, режиссер-документалист. Работаю на Ленфильме. Мы с вами часто встречались…
Лилиенталь вспомнил. Голанд, конечно, Витя Голанд. Из другой, довоенной жизни. Только с усами.
Голанд вошел в комнату. Разложил на столе свертки.
— Я слышал, что у вас неприятности. Решил немного помочь.
Голанд развернул свертки. На столе появились буханка хлеба и кусок сала.
— Откуда у вас это?
— Мы на военном довольствии. Творческих людей нужно подкармливать.
Голанд подошел к книжному шкафу, провел рукой по корешкам.
— У вас тут ценные книги. Я мог бы кое-что приобрести. Обменять на продукты. Вот, скажем, это… — Голанд достал большой том «Мира искусства», — разрешите…
Лилиенталь взял из рук Голанда книгу, раскрыл титульный лист. Поперек страницы было написано:
Милому, милому Левушке. С любовью. Вета.
— Нет, только не эту…
Лилиенталь перелистал страницы. Из книги выпал небольшой конверт, а из него — красноватая десятирублевка. Голанд поймал ее в воздухе.
— Коллекционируете царские дензнаки?
Лилиенталь испуганно спрятал бумажку в карман.
Утром при свете он внимательно осмотрел бумажку, повертел в руках. Ничего особенного, обычная ассигнация и к ней прикреплена какая-то карточка с адресом по-немецки… Достав с полки папку «Материалы к монографии», Лилиенталь положил ассигнацию и карточку в конверт и засунул его между первой и второй страницами рукописи.
Голанд наведывался довольно часто. Приносил еду и уносил книги. Не брезговал и вещами. Прихватил старинный самовар, отцовский портсигар с камешками, костяной нож для разрезания бумаг.
Лилиенталь немного отъелся. Посвежел. Решил дойти до Публички. Часам к двенадцати добрался до Невского. Город был мертв. Посреди Невского стояли замерзшие трамваи. Лилиенталь пробирался по узкой тропинке, протоптанной вдоль домов. Ровно в час начался артобстрел. Взрывы слышались где-то впереди. Дрожала земля, и в окнах бились стекла. Пахло кислым.
— Наверное, бьют по Московскому вокзалу, — подумал Лилиенталь.
Он переходил Садовую, когда снаряд попал в угловой дом. Лилиенталя убило осколком.
Через несколько дней в его квартирку на Дворцовой набережной переехал Голанд. У него часто собирались веселые компании. Обычно это были морячки из школы юнг. Кто-нибудь из гостей
* * *
…Отец работал до начала января. Сперва его отвозили на машине. Утром у подъезда дома его ждала «эмка», а за рулем сидел курносый краснофлотец в черном бушлате. Потом «эмка» стала приходить реже, а с начала ноября не появлялась совсем. Отец шел на Каменный остров пешком. Это было не так и далеко: следовало пройти несколько кварталов по проспекту Красных Зорь, перейти по обледеневшему Каменноостровскому мосту Малую Невку, а дальше — прямиком по Березовой аллее, мимо замерзших дач до большого синего дома. В обычные дни — от силы час. Теперь дорога в один конец у отца занимала часа два. И с каждым днем давалась все тяжелее.
Федя так точно и не узнал, чем занимался отец. Ни он, ни его сослуживцы, иногда у них бывавшие, о работе никогда не рассказывали. Из обрывков услышанных фраз Федя все-таки догадался, что они что-то делали для подводных лодок.
Возвращался отец поздно вечером, когда стихал артобстрел. Иногда он приносил плитки черного американского шоколада. Их разбивали на маленькие кусочки, и почти все кусочки отдавали Феде.
В доме все чаще звучало слово «эвакуация».
— Скоро будет эвакуация, мы уедем.
Потом следовали названия городов, куда их наверное увезут: Омск, Красноярск, Чита.
Отец доставал с полки большой атлас, придвигал поближе коптилку, и они искали эти города на карте.
Однажды отец сказал:
— Кажется, мы едем в Тифлис.
Больше других разволновалась бабушка.
— Тифлис… Скорее бы в Тифлис…
Сразу после Нового года отец отравился. Он обедал на работе, в столовой. Давали по миске прозрачного супа и несколько ложек каши с комбижиром. На кухне комбижир воровали. Повариха уносила его домой, спрятав в противогаз. Вместо него она подливала в кашу масло для смазки двигателей. Сперва понемногу, потом все больше и больше. Произошло массовое отравление. Несколько человек умерло. Приехали особисты, повариху увезли.
У отца начались понос и рвота. Он ослабел, уже не вставал с постели. И как раз тогда у них появился человек в военной форме с бумагами.
— Вас с семьей эвакуируют завтра. Собирайтесь, машина придет в пять утра.
Отец попытался приподняться.
— Если я ехать не смогу, увезите семью.
Всю ночь мама и бабушка складывали чемодан, вязали узлы.
Двое военных положили отца на носилки и понесли вниз по лестнице. У подъезда стоял грузовик-полуторка с затемненными фарами. Военные закинули отца в кузов машины, как куль. Чьи-то руки подняли Федю, и вот он уже в машине, мама крепко прижимает его к себе.