Ленька-гимназист
Шрифт:
Но я не мог отделаться от страшной догадки. Если это Костенко… Значит, все мои усилия были напрасны. Несомненно, его ждут пытки и расстрел. И, очень возможно, что контрразведчики смогут выбить из него мое имя, или имя Свиридова. Тогда нам конец.
Глава 19
Мы шли дальше по пыльным улицам городка. Ребята болтали, но я не слышал их — мысли мои, тяжелые, как чугунные гири, были сейчас далеко отсюда. Образ человека с мешком на голове неотступно стоял перед глазами. Костенко? Неужели Костенко?
Я так погрузился в свои мрачные размышления, что не сразу заметил, как отстали мои друзья. Они шли чуть позади, переговариваясь вполголоса, и то и дело бросали на меня удивленные взгляды. Наконец Костик не выдержал.
— Ленька, ты чего сегодня такой скучный? Будто воды в рот набрал. Случилось чего?
— Да нет… ничего, — буркнул я, стараясь выглядеть беззаботным. — Просто задумался.
— Задумался он! — фыркнул Костик. — Так задумался, что чуть под коня не угодил на площади. И сейчас вон, идешь, как в воду опущенный. Глянь на себя — бледный какой.
— Точно, Лень, — поддержал его Гнатка, внимательно глядя мне в лицо. — Не заболел часом? Или казаков этих испугался?
— Да отстань! И ничего я не испугался! — огрызнулся было я, но тут же осекся. Отнекиваться было глупо, они же не слепые. Да и поговорить с кем-то, пусть и не раскрывая всей правды, было необходимо, чтобы не сойти с ума от неизвестности.
— Просто… жалко его стало. Ну, того, кого они везли.
— Жалко? — удивился Костик. — Кого жалеть-то? Может, бандита какого поймали или шпиона. Мало ли их тут шатается.
— А может, и не бандита, — сказал я, тщательно подбирая слова. — Может, красного командира какого… Комиссара…
— Ну и что? — пожал плечами Костик. — Нам-то что? Теперь другая власть!
— Да не в том дело… — я помолчал, собираясь с мыслями. — Просто… вот Костенко тот же… Комендант ихний… Он же не такой был, как эти… офицеры белые. С ним хоть поговорить можно было. И порядка при нем больше было, а теперь вон казаки эти по домам шастают, последнее отбирают. Расстреливают, грабят… Сад вон опят заперли, дворника поставили, он всех гоняет. Одним «господам» жизнь, а нам — опять шапку ломай.
— Да! — подхватил Коська. — Отец говорит, теперь на заводе рабочие снова должны шапки снимать перед начальством и кланяться.
— Во-во. Все как баре, ходят, носы кверху. Да и офицер этот, что мне грамоту дал, он, конечно, помог, но такой из себя важный, слова лишнего не скажи! Жалко, если хорошего человека схватили, пусть он и красный.
Я замолчал, искоса наблюдая за реакцией друзей. Костик слушал с любопытством, Гнатка — хмуро, но без враждебности. Кажется, мои слова не вызвали у них отторжения.
— Ну, может, и правда, — неуверенно протянул Костик. — Отец тоже говорит, что при красных хоть и голодно было, но грабежей таких не было… А сейчас — не знаешь, чего ждать.
— А может, пошли в город, к базару, разузнаем, кого поймали? — предложил я. — Все равно делать нечего, скукотища!
Идея разведать
— … комиссара важного взяли, говорят! — шептала одна торговка другой у лотка с зеленью. — Бают, руководил всем подпольем ихним! Ночью облаву устроили, в доме взяли!
Сердце мое замирало при каждом новом обрывке разговора. Комиссар… подполье… Неужели Костенко? Я старался держаться спокойно, но внутри все сжималось от страха. Мы слонялись по площади, прислушиваясь к разговорам, спрашивая у знакомых мальчишек.
И вскоре пришли более точные сведения. Один из гимназистов, сын чиновника из новой управы, важно сообщил нам:
— Да не, не комиссара! Бери выше — самого Арсеничева взяли! Того самого, что в ревкоме председателем был! Ночью, у себя дома. Этот гад всех их подпольщиков знает. Теперь у него всё выпытают, и всех их повяжут!
Арсеничев! Не Костенко! Я выдохнул с таким облегчением, что едва не пошатнулся. Ноги вдруг стали ватными. Слава Богу, не Костенко! Он в безопасности, на том берегу. Мои усилия не пропали даром.
Но облегчение тут же сменилось другим чувством — тревогой и каким-то неприятным уколом совести. Арсеничев… Тот самый товарищ Арсеничев, который поверил мне, мальчишке, который помог вернуть отца с рытья окопов на завод, под бронь. Пусть он и красный, но он тогда помог моей семье. А теперь он в руках белых. И участь его предрешена — расстрел. Как и тех, первых…
Но тут меня будто накрыло холодной волной: до сознания дошел смысл фразы «выпытают и всех повяжут». Т-твою мать! Его же пытать будут! С первых лет появления в городе белых ходили упорные слухи, что деникинская контрразведка — ОСВАГ — это сборище отъявленных мерзавцев, не останавливающихся ни перед чем в желании выбить из попавшего к ним нужные показания. А значит… Значит, если Арсеничев расколется, они запросто могут выйти на Свиридова. А от Свиридова недалека дорожка и до меня…
Ай-яй-яй-яй, что-то надо с этим делать! Но что и как? Что я могу? Я — двенадцатилетний пацан с сомнительной репутацией и бумажкой от штабс-капитана, которая защищала только меня и мою семью. Влезть в это дело — значило подписать себе смертный приговор.
— Ну что, Ленька, отлегло? — Костик заглянул мне в лицо, ожидая увидеть перемену в моем настроении. — Не твой знакомый?
— Нет, — соврал я. — Просто все равно жалко человека. Хоть он и ревкомовец.
Мы побрели домой. Солнце уже клонилось к закату, бросая длинные тени на пыльные улицы. Я думал об Арсеничеве, его обреченном, безнадёжном положении, и о своем бессилии. Мое знание будущего, моя взрослая душа в теле подростка — все это было бесполезно перед лицом жестокой реальности гражданской войны. Я мог помочь одному, другому, но рядом тем временем ломались тысячи судеб. А мне между тем надо было выживать, любой ценой карабкаясь наверх.