Ленька-гимназист

Семин Никита

Я снова кивнул. Теперь у меня был запасной план, контакт на случай непредвиденных обстоятельств.

— Понял, чего тут не понять. Лежите, товарищ Костенко, отдыхайте. Я быстро обернусь и назад. Буду подходить, крякну уткой. Не подстрелите ненароком!

Выбравшись из плавней на опустевший берег, я со всех ног помчался разыскивать этого Свиридова. Улицы были темны и безлюдны, лишь в редких окнах тускло мерцали огни. Комендантский час уже начался. Нужно было спешить и быть предельно осторожным. Мысль о том, чтобы рассказать все Костику или Гнатке, даже не возникла.

Костик, хоть и друг, но язык у него без костей, мог сболтнуть лишнее. А Гнатка… после ранения отца его отношение к красным оставалось под вопросом. Нет уж, пусть это останется моею тайной.

Адрес Костенко дал точный, так что искомый дом я обнаружил достаточно быстро — небольшой, но крепкий, ладно сложенный, с аккуратным заборчиком и маленьким палисадником под окнами. Я постучал в раму окна условным стуком — сначала три быстрых удара, затем после перерыва — еще два. Через полминуты створка окна осторожно приоткрылась, и в темноте мелькнуло лицо седовласого пожилого рабочего с густыми пушистыми усами и настороженными глазами. Впрочем, увидев мальца, он несколько оттаял.

— Ты чего, хлопчек? Что надо в такой час? — голос был хриплый, но твердый.

— От Климент Егорыча, — тихо произнес я. — Нева!

Рабочий вздрогнул, лицо его изменилось. Чиркнула спичка, и в ее колеблющемся свете он внимательно вгляделся в меня.

— Ленька? Илюхи Брежнева сын? Заходи скорее, чего на улице стоять!

Он быстро отпер низкую дверь и впустил меня в дом. Внутри было просто, но чисто прибрано. Пахло свежеструганным деревом и махоркой. Свиридов сразу понял, о ком речь.

— Клим? Товарищ Костенко? Здесь, в городе? Что с ним? Живой?! — в его голосе послышалась неподдельная тревога.

Я быстро, шепотом, рассказал о встрече в плавнях. Свиридов слушал молча, сосредоточенно кивая. Взгляд мой невольно отметил аккуратно сложенную стопку каких-то бумаг на столе и странный ящичек в углу. Похоже, Свиридов был не просто «надежным товарищем», а кем-то большим — возможно, подпольщиком, оставленным здесь для связи. А может быть, и для диверсий?

Догадка эта, молнией блеснувшая в мозгу, заставила меня быть еще осторожнее.

— Так, хлопец. Сейчас я оденусь, и веди меня к Климу Егоровичу. Ему небось перевязку надобно сделать!

— Нет, Иван Евграфович! — остановил его я. — Вдвоём идти опасно будет. Патрули по улицам ходят. Если меня поймают — я пацан, с меня какой спрос. А если нас двоих увидят ночью, да еще с узелком, боюсь, не отбрехаемся. Завтра утром, как только рассветет, комендантский час кончится, я приду за вами и провожу к нему. Так будет надежнее для всех. А сейчас уж я один сгоняю. У вас есть хлеб или еще чего? И бинтов каких-нибудь надо!

Свиридов внимательно посмотрел на меня, потом медленно кивнул.

— Верно говоришь, парень. Ты молоток, голова светлая, варит как надо. Время опасное, осторожность нужна во всём! Иди тогда один. Осторожнее там, в плавнях. А утром жду. Как только можно будет — сразу приходи!

Потом быстро прошел в соседнюю комнату и вернулся с чистыми холщовыми тряпками, большим куском хлеба и селёдкой.

Я

снова выскользнул на темную, притихшую улицу и, прижимая к груди узелок с едой и перевязочными материалами, стараясь ступать бесшумно, прячась в тени заборов и редких деревьев, направился к Днепру, к плавням, где в шалаше ждал меня раненый красный комендант. Сердце колотилось — не столько от страха перед патрулями, сколько от осознания того, в какую опасную игру я ввязался. Но отступать было поздно.

Добравшись до шалаша в густых сумерках, я развернул узелок. Костенко жадно набросился на хлеб и селедку.

— У Свиридова был, — доложился я. — Он вот это всё передал, и обещал утром прийти, помочь, чем может.

— Спасибо, Ленька, — прошептал Костенко. — Считай, жизнь мне спас. А Свиридов — товарищ надежный. Он ведь подпольщик, связной. Если что — через него можно будет весть подать, если будут у тебя какие сведения про белых — неси к нему. Только — чур, осторожно. И — ни-ко-му ни слова! Усёк?

«Так-так. Выходит, я не ошибся, — мелькнуло у меня в голове. — Так вот почему он так спокойно отреагировал, так быстро помог… Интересно! Что ни говори, иметь такого знакомого, как Свиридов, да еще и спасенного Костенко — это может быть полезно. Не попасть бы только в контрразведку белых!»

— Я утром за ним приду, как только комендантский час снимут, — пообещал я. — А сейчас вам отдыхать надо. Лежите тихо.

Оставив ему еду и бинты, я поспешил выбраться из плавней. Ночь уже полностью окутала город, лишь редкие звезды мерцали в бархатной черноте неба. Домой добрался благополучно, патрулей не встретил. Мать, проснувшаяся от скрипа двери, поворчала, что шляюсь невесть где до ночи, но расспрашивать не стала — видимо, усталость и переживания последних дней брали свое. Я, не раздеваясь, рухнул на свою кровать и тут же провалился в тяжелый сон без сновидений.

Утром, едва забрезжил рассвет и стрелки ходиков возвестили об отмене комендантского часа, я уже был на ногах. Быстро умывшись и перехватив краюху хлеба, я побежал к Свиридову. Он уже ждал меня, одетый в свою рабочую куртку «чёртовой кожи», * с небольшим узелком в руках.

— Готов? — спросил он коротко.

— Готов, дяденька Свиридов. Пошлите!

Мы шли быстро, почти не разговаривая. Свиридов держался уверенно, но настороженно, внимательно оглядывая пустынные утренние улицы. Добравшись до плавней, мы углубились в заросли. Свиридов шел за мной след в след, не задавая вопросов.

Костенко ждал нас в шалаше. За ночь ему стало немного хуже, лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели. Они со Свиридовым поздоровались, как давние знакомые. Тот молча осмотрел рану, умело сменил повязку, используя принесенные с собой медикаменты — какой-то порошок и мазь с резким запахом.

— Плохо дело, Егорыч, — сказал он тихо, заканчивая перевязку. — Рана грязная, может и заражение пойти. Лежать тебе тут долго нельзя. Надо уходить.

— Знаю, Иван, знаю… — вздохнул Костенко. — Да как? Через реку надо. А как?