Лёнька. Украденное детство
Шрифт:
Вблизи границ создали несколько лагерей для пересылки уже отобранных для дальнейшей эксплуатации, проводя массовые медкомиссии и определяя их пригодность для тех или иных видов труда. После такого отбора узников пересаживали в специальные составы, способные двигаться по узким железным дорогам Европы, и отправляли на так называемые биржи труда, которые скорее напоминали рабовладельческие рынки Древнего Востока или Римской империи. На этих биржах-рынках новоявленных рабов из захваченной России разбирали как живой товар для определения на самые тяжелые участки и виды работ.
Перед заходом солнца в лагере появились странного вида люди в штатской, но строгой одежде: женщины – в закрытых,
– О, Армия спасения пришла. Дамы, просим всех на кормежку! – выкрикнула крупная тетка, одетая по-городскому: в платье, жакет и шляпку.
Она первой протиснулась к забору и выставила сразу обе руки, в которые и получила по булке. Отойдя от забора, она наткнулась на Акулину, все еще державшую на руках сына, находившегося в забытьи.
– Ты чо расселась на дороге? – Внимательно оглядев раскинувшего руки мальчишку с запекшейся на голове коркой крови, вопросительно кивнула: – Помирает? Чой-то он совсем у тебя плохой. Надо б врачу показать. Хотя какой, к лешему, здесь врач-то! Ээ-эх, бедолага. На, мать, лови! – Она отломила половину булки протянула Акулине.
– Спасибо. Но мне нечего взамен дать, – испуганно ответила та.
– Взамен? Ты чо, тетка, рехнулась? Ты давай поешь и покорми пацана, если он сможет есть-то. Имей в виду, если завтра не встанет парень-то, они его быстро в ров сбросят.
– Какой ров? – удивленно раскрыла глаза Акулина, зажав в руке полученный хлеб. Она хотела приберечь его для сына.
– Такой! Вон видишь за воротами стоит трактор. Так там и есть ров специально вырытый, чтоб дохляков сбрасывать. Каждый день обход идет, и смотрят тех, кто не поднялся по команде. Вот их и тянут за забор да в ров скидывают. Потом этот трактор их прикапывает землей. Я уже дважды ходила туда в копательной команде, – объясняла женщина.
– Команде? Копательной? – недоуменно подняла брови Акулина. Рассказ незнакомки пугал ее все больше и больше.
– Эх же ты, темнота деревенская! – беззлобно ругнула ее собеседница. – Говорю ж тебе, каждый день обходят, выбирают мертвых и хилых, а здоровых и сильных заставляют тащить их за территорию лагеря и там кидать в ров. Гляди, какая я здоровенная, вот меня и назначают. Ну, поняла? Эх, жаль твоего пацаненка. У меня вот такой же был.
Тут она тяжело сглотнула и вдруг отвернулась от Акулины. Она не плакала, просто как-то отстраненно и молча застыв вполоборота, смотрела ввысь, где в неведомые дали неслись хмурые осенние облака.
– Прости ты меня, а что ж с твоим ребеночком-то приключилось? – продолжала расспросы Лёнькина мать.
– Хм. Да уж приключилось такое… На поезде мы ехали от матери моей из Орла в Москву с сынком моим Андрюшкой. Ему только десять исполнилось. Ну, а тут налетели вражьи самолеты и давай бомбами бросать по нам. Накрыло нас, короче. Очнулась я снаружи. Вылетела, видимо, из вагона, но не помню как. А только вся целехонька. Лишь ссадинки да царапки. А вот сынок мой под упавшим вагоном оказался. Ой, и наревелась я, пока его доставала да хоронила. А тут и эти орды живодеров подоспели. Похватали всех, кто уцелел, а раненых и покалеченных там же и постреляли. Потом всех опрашивали: «Комиссар? Юден? Это еврей, значит. Коммунист?» – и тех, кто молчал или отвечал согласно, уводили и расстреливали. Вот так и остались в итоге одни бабы да детей немного. А потом уже нас погрузили в скотовозки и сюда приперли. Вон наша группа, человек семьдесят
– Прости уж меня, а как звать тебя? – снова спросила Акулина, пораженная простотой и трагичностью рассказа незнакомки.
– Слушай, кончай ты все время извиняться. Ты ж ничего не сделала. А звать меня Людмилой. Звали Люськой-хохотушкой раньше… – грустно улыбнулась она. – Теперь вот Людкой кличут. Я у них вроде старшой в этой яме. Так что ты, тетка, держись меня. С пацаном придумаем, как быть. Утром решим. Ты ж помнишь, как в сказках народных: утро вечера мудренее. Иди ближе, давай спина к спине прижимайся! Я большая и теплая. А пацана лучше бы уложить на ровное, на землю. Только вот что, давай-ка подложи это… – Людмила скинула свой роскошный жакет и свернула его наподобие тюка, положив прямо перед Акулиной. После чего подхватила легко и ловко Лёньку и аккуратно опустила на сооруженную лежанку.
– Давай спать. Завтра силы понадобятся, – добавила она, дожевывая булку.
Через минуту Акулина почувствовала, как дрожит широкая спина, прижавшаяся к ней сзади, от могучего и размеренного храпа. Ее новая знакомая Люська-Людмила-Людка мирно спала, подпирая своей великанской спиной испуганную и измученную Акулину. Лёнька бредил во сне или забытьи, и мать прикладывала к его горячему лбу свою прохладную ладонь. Темная глухая ночь опустилась на лагерь, в котором ждали своей участи тысяча безвинных людей. На мрачном ночном небе, как и в жизни этих несчастных, не виделось ни малейшего просвета.
Глава двадцать третья
Медкомиссия
Каждый рабочий должен пройти медицинский осмотр и дезинфекцию. Основной задачей отделов труда является предоставить в кратчайший срок необходимых врачей. В данном случае военных врачей для проведения медицинского осмотра и организации дезинфекции или дезинфекционных камер [89] .
Ранним утром в лагере началась суета. Едва открыв глаза, Акулина увидела странных людей в белых халатах, которые расхаживали между колючими заборами. Врачебная униформа была наброшена поверх черных мундиров. Они переговаривались с сопровождавшим их долговязым офицером, державшим под мышкой нечто вроде хлыста или тонкой палки. Остановились напротив отсека, в котором содержались женщины с детьми.
89
Письмо № 106 группы по использованию рабочей силы ведомства уполномоченного по четырехлетнему плану рейхсминистру оккупированных восточных областей и хозяйственному штабу «Восток» об использовании в качестве рабочей силы военнопленных и гражданского населения, г. Берлин, 13 декабря 1941 г. ЦГАОР СССР. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 127. Л. 147–148. Перевод с немецкого.
– Внимание! Всем раздеваться и подходить каждый к забор! – на ломаном русском языке выкрикнула худая и очень некрасивая немка в пилотке и с пенсне на носу.
Она, как и трое других «врачей», была в немецкой форме с накинутым поверх нее халатом. На пилотке красовался блестящий на солнце череп с костями, от одного вида которого у всех детей без исключения задрожали колени. У нее в руках тоже оказался небольшой предмет, напоминавший указку размером тридцать-сорок сантиметров. Она ловко прятала ее в рукаве, достав в тот момент, как закончила свое объявление, словно сказочная фея свою волшебную палочку. Правда, больше она походила на злую ведьму, чем на добрую волшебницу, и от нее веяло опасностью.