Ленни Голд в поисках самого себя. Агни
Шрифт:
Возле этой цыганки было чисто, уютно и по-родственному надежно. Хотя она и курила, дым из длинной, тонкой, отполированной пальцами трубки из вереска был ароматным и не отпугивал целую свору собак, устроившихся возле ее ног. Справа от нее лежала длинная палка, украшенная резным орнаментом по обе стороны от полированной центральной части, заканчивающаяся металлическими набалдашниками в виде голов лошадей с янтарными глазами, шеи которых обвиты кожаным шнуром с кристаллами янтаря.
– Чивани Агнес, чивани Агнес, смотри, какого я тебе Лоло привела, правильно я ему все сказала? Я только точно не знаю,
Ленни ощутил себя в материнских руках, окунувшись в исходящую из них прохладу. За внешностью старухи с темным от загара морщинистым лицом, с щуплым телом, скрывалась женская мудрость и открытое любящее сердце.
Когда она заговорила, то голос оказался низким и прокуренным, но манера говорить была мягкой и дружелюбной.
– Ну да, ну да, – закивала головой старая цыганка, разглядывая раскрытую ладонь. – Второй может быть, а может и не быть, но один будет точно.
– Жить будет долго, умный, здоровый, у него там на роду написано много путешествий, испытаний… Да? Да? – Тараторила девчушка, заглядывая в глаза чивани, для верности рукой поворачивая ее лицо к себе, с нетерпением ожидая подтверждения и одобрения.
– Все верно, дорогая, все верно. Только ты должна смотреть не только на руки, но и на лицо, глаза, одежду.
– Да, да, я видела, что он давно идет пешком. Одежда ни богатая, ни бедная.
– Значит…
– Живет в достатке, не в роскоши, но и не нищебродствует, и ему достаточно того, что он имеет.
– И…
– Сумка тяжелая, но он не сгибается. Тренированный.
– На руки смотри. Кожа…
– Загорелая, много времени проводит на свежем воздухе.
– Вены…
– Большие, занимается либо трудом, либо спортом.
– Мозоли…
– Есть, но не от плуга или лопаты, значит спортсмен.
– Какой?
Девочка задумалась:
– Штаны новые. Не видно. Но они идут вместе. Посмотрим на спутника.
Ее внимание переключилось на Мартина:
– Значит… Не лошадник, точно. Штаны изнутри не потерты.
Она опять уставилась на Ленни.
– Не тяжеловес – мышцы не очень-то, плечи широкие – хорошо плавает. Ноги не видно, но шел быстро, не запыхался, наверное, хорошо бегает…
Цыганка неожиданно схватила и резко бросила полено среднего размера как раз между учителем и Ленни. Они оба, не задумываясь, одновременно его поймали, посмотрели друг на друга, Ленни весело засмеялся.
– Ага, я поняла. Борьба. Какая-то. Ишь как вцепился-то. Прыткий, да? Смеется по пустякам. Значит, веселый.
– Ногти…
– Ага. Подстриженные. Опрятный мальчик.
– Пальцы…
– Длинные – творческая натура, большие суставы – философ, а что это?
Ленни, смеясь, попытался выдернуть руку:
– Ну вы даете. По косточкам разобрали.
– Постой, постой, а? – Девчушка просяще заглянула в глаза Ленни, обернулась на чивани, – а где ты детей увидела?
– А посмотри вот сюда, видишь? Одна длинная линия – один ребенок будет точно, вторая короткая, значит, второй ребенок может быть, а может и не быть. Зависит от… – снизу вверх посмотрела в зеленые глаза подопытного пришельца, – я думаю, от его женщины. Любовь будет до гроба…
– Где, где?..
– В глаза смотри. Любить
– Волосы…
– Меченый солнцем…
– Ну, я бы сказала огнем.
– Притягивает золото. Я ж говорю Лоло. Будет богатый.
– Уши… – Чуть растрепанные волнистые волосы не закрывали длинные, чуть заостренные сверху уши.
На этот раз девочка озадаченно пожала плечиками.
– Сверхчувствительный, с хорошо развитой интуицией, с повадками крупного хищника.
– Кошки тебя любят или боятся?
– Ну… Особо не обращал внимания. Скорее среднее: долго наблюдают, медленно подходят, смешно нюхают, не давая себя погладить, а потом бегают следом, иногда по несколько особей, как будто я пахну валерьяной. Мама говорила, что они от нее дуреют.
Вспоминая, как за ним, еще карапузом, бегали мяукающие кошки, громко засмеялся, запрокинув голову.
Чивани заглянула в рот. Белые, ровные зубы, свежий запах, но… чуть удлиненные клыки.
– А ты часто злишься? – Спросила, когда он отсмеялся.
– А зачем? Все прекрасно.
– А если не соглашаются с тобой?
– Я слишком мало знаю, чтоб настаивать на своем мнении.
– Хороший мальчик, – она глянула на учителя, перевела взгляд на маленькую гадалочку.
– Ты заслужила свою монетку, дорогая. Беги к маме, а то она никак не дождется подержать твой золотой. Беги, беги, ты умничка, – слегка похлопала ее по спине, когда девочка в порыве детского счастья обняла ее.
– А они могут переночевать в таборе?
Цыганка только поднесла сложенные в пучок пальцы ко лбу и отвела руку с широким приглашающим жестом, предлагая располагаться возле своего костра.
– Всем можно. Цыганский закон. Но это особенные гости. Милости прошу вас к моему шалашу, люди земли.
Не успели они усесться возле, как в табор шумной гомонящей волной влились цыгане-мужчины. Одетые в яркие рубашки с широкими рукавами, вышитые жилетки, вельветовые штаны в крупный рубчик, заправленные в высокие сапоги, подпоясанные кушаками, в тонких войлочных шляпах. Все как на подбор коренастые, длинноволосые, с короткими бородками и усиками. Они вели под уздцы несколько откормленных, холеных, разно породистых лошадей с поклажей.
Один молоденький красивый цыганенок лет 16, единственный, кто ехал верхом, задорно свистел. За ним виднелся белый ангел, стоящий на спине лошади и держащийся за плечи паренька, совсем подросток, с веселым улыбчивым лицом, длинными развевающимися на ветру волосами и огромными крыльями. Он махал ими так сильно в такт свиста своего подопечного, что прохладу почувствовали все дети, которые тотчас же сорвались со своих мест и помчались к нему с криками:
– Рукели приехал, Рукели приехал.
Мужчины громко переговаривались, шутили с женами, смеялись, отдавали сумки с продуктами, распрягали лошадей, отпускали их в поле. Женщины рассказывали им таборные новости, показывая пальцами на Ленни и учителя, расположившихся возле костра старейшей женщины в таборе.
А Рукели тем временем соскочил с коня и начал подбрасывать вверх всех малышей по очереди. Те верещали от восторга и удовольствия, заливались смехом и с нетерпением, в толкотне, ожидали свой черед взлететь в воздух и заорать от упоения полетом и объятий сильных, хватких рук всеобщего любимца.