Леонид Агутин. Авторизованная биография

Агутина Людмила

Влетев в комнату, спокойно (так умела только она) мама стала вести брата дальше, говоря:

– Сделай шажочек. Ставь ногу рядом. Еще один. Не торопись. Все хорошо. Молодец.

Однако, когда Вадим благополучно спрыгнул с подоконника на пол комнаты, ему досталось по полной программе…

Меня тогда дома не было, и узнала я о происшедшем лишь через несколько лет от Вадима. А бабуля не любила рассказывать эту историю. Вероятно, чтобы не переживать все заново. Соседи говорили, что после этого случая седины у нее сильно прибавилось.

* * *

А

мы с сыном по-прежнему продолжали гулять в парке. Лёнька, как медвежонок, переваливаясь с одной ноги на другую, шел по широкой аллее сада, подходил к каждой скамейке, где сидели отдыхающие. Он пытался о чем-то с ними поговорить, издавая при этом одному ему понятные звуки. Слушатели с удовольствием откликались. Я обычно сзади шла на расстоянии. Сын даже не оглядывался на меня. В этот момент мама была ему не нужна. Лёнька жаждал общения – его интересовали новые люди. А они радовались забавному малышу.

Очень скоро моего сына знали все пенсионеры, которые обычно днем занимали скамейки в саду…

* * *

Когда эта книга уже была закончена и – казалось, что последняя точка в ней поставлена, я вдруг почувствовала острое желание побывать там, где прошло мое детство, где я взрослела и влюблялась, а позднее вышла замуж и стала мамой… Мне хотелось также показать те места моему нынешнему мужу – моему первому читателю, критику и «главному редактору» данной книги…

Мы поехали к тому самому дому № 24. (Дом этот был построен до войны в 1939 году, меня тогда еще и на свете не было.)

Не спеша от станции метро «Ленинский проспект» пошли по улице, которая раньше называлась Калужской, а площадь, где теперь стоит памятник первому в мире космонавту Юрию Гагарину, – Калужской заставой (из-за старой слободской застройки она была во много раз меньше). Заканчивалась улица огромными, длинными домами полукруглой формы, обнимавшими, казалось, все близлежащее пространство.

Вероятно, по замыслу архитекторов такая композиция не только символизировала парадный въезд в город, но уже тогда предполагала развязку будущих улиц и проспектов.

Далее по дну оврага проходила железная дорога, которую потом ликвидировали при строительстве Третьего кольца. Через нее был перекинут деревянный пешеходный мостик, по которому когда-то мы, детвора, бегали в ближайшую деревню за молоком к тете Дусе.

В 1957 году началось строительство Ленинского проспекта. Многих жильцов нашего дома, которые жили по 5–6 человек в комнате или в подвалах, переселили в отдельные квартиры этих новостроек. А нам троим, имеющим две комнаты, расширение жилплощади не «грозило», наша семья оставалась в коммуналке.

Мы вошли во двор. Там, где нестройными рядами и между деревьями теперь стояли гаражи-ракушки, когда-то мальчишки гоняли футбольный мяч, а зимой на этом месте заливали каток. Вечерами под большим ветвистым деревом на самодельном столике старики стучали в домино. Иногда брат выносил патефон, и мы устраивали танцы. Рядом с домом целыми днями носилась детвора. (Теперь здесь вместо снесенных ракушек на аккуратно расчерченном асфальте паркуются бесчисленные авто.)

Подошли

с мужем к моему бывшему подъезду и, не сговариваясь, подняли глаза к седьмому этажу. Балкон был по-современному застеклен. Мы долго смотрели на него, представляя, как малюсенький Лёнька застрял, пытаясь выйти на улицу…

А вот и та самая калитка, и, как когда-то давно, я вхожу в Нескучный сад. Три параллельные аллеи, теперь усыпанные кирпичной крошкой, ведут к памятнику 800-летия Москвы. Сейчас он выглядит не столь нарядно, и неудивительно – ему уже больше полувека. Те же цветочные клумбы, газоны и беседки-раковины. Только вьющегося плюща на них нет, и видно, что сделаны они из обычных водопроводных труб, а витые узоры – из толстой проволоки. В саду много асфальтированных дорожек, но стало меньше скамеек и почти нет гуляющих.

А во времена моего детства Нескучный сад был центром отдыха и развлечений. Летом на лужайках мы играли в лапту, казаки-разбойники, двенадцать палочек. Зимой в оврагах заливали ледяные горки и с разбега, бесстрашно скатывались с них на ногах почти до самой Москвы-реки. Иногда мы катались на картонках, устраивая у подножия длинной пологой горы кучу-малу.

Позже, когда нам купили коньки, мы стали бегать через Нескучный сад на каток в парк Горького, поскольку на центральный вход у нас денег не было. Катались мы тогда на норвежках, или, как их еще называли, «ножах».

Однажды с нами случилась неприятность. Уж очень все любили ездить цепочкой, держась друг за друга, что было запрещено правилами. Нас заметили и потребовали следовать всем на коньках за милиционером в ближайшее отделение. Там нашу компанию заставили вслух прочитать инструкцию и правила поведения на катке. Только после этого нас отпустили в раздевалку, перерезав шнурки на ботинках – чтобы впредь неповадно было…

Ковыляя, кое-как мы добрели до места, где спрятали свои ботинки (они же не знали, что мы еще и безбилетники!), переобулись и побежали домой через сад. Это не испортило нашего настроения, и мы продолжали ходить на каток прежним способом. Очень нравилась нам, молодым, та атмосфера: ощущение свободы, радости и общения. Ну а цепочкой мы, конечно, больше не катались.

* * *

Мы дошли до «Летнего домика» – памятника архитектуры XVIII века, где потом разместилась читальня. Спустились на дно глубокого оврага с заброшенным искусственным прудом, в котором плавали две утки. Нас поражали тишина, покой и чистый воздух, напоенный ароматами сада. Деревья роняли в воду свою первую позолоту с легким грустным шелестом…

Невольно вспомнились чьи-то стихи:

В пруду две утки крякаютО теплой стороне.Люблю погоду всякую,Но что-то грустно мне.Осенний гром доносится,И морщится вода.И осень в душу проситсяНавеки… навсегда…