Лерой. Обещаю забыть
Шрифт:
— Зачем она мне раньше времени, а? Амиров, ты вроде не дурак! Понимать должен, что брак — это кабала! А брак с бабой, что любит другого и подавно! Этот месяц мой! Пусть малышка готовится к свадьбе под присмотром папочки, а я пока вдоволь надышусь запахом свободы!
— Ну и урод же ты, Макеев! — выплёвываю в ответ. — Неужели всё из-за чёртовых денег?
— Амиров, твоё ли это дело! — гогочет Паша, пока я сгораю от желания вырвать его поганый язык, но вместо этого неистово сжимаю пачку сигарет, обещая рано или поздно добраться до Макеева. Но сейчас я должен обезопасить Рину!
—
Каждое слово даётся с неимоверным трудом: уберегая Рину от происков Снежаны, я своими руками сталкиваю мелкую в гнусные объятия Макеева. Вот только уверен, что до свадьбы этот урод не тронет мою девочку против её воли и пальцем: он заинтересован в этом браке не меньше Пети. Спасти Арину и выкроить месяц — моя цель.
— Ничего с ней там не случится! Амиров, ты точно не в себе. Кому она там нужна? — раздражённо отвечает Макеев, но внезапно замолкает, а затем ехидно добавляет: — Хотя... А давай заключим сделку?
— Какую?
— Я предложу Арине пожить у меня в ущерб своим планам, а ты пообещаешь завтра же уволиться и больше не отсвечивать. Как тебе?
Идиот! Мне и увольняться не придётся. Стоит Пете увидеть своего ненаглядного пасынка в боевой раскраске, как духа моего не будет в доме Кшинских.
— Идёт! — соглашаюсь, не раздумывая. — Но и у меня есть условие, Павлуша. Хоть один волос упадёт с головы Рины, и я тебя уничтожу, сотру с лица земли. Это ясно?
— Ну что ты, Лерой, я буду с ней нежен. За нас двоих. Вот увидишь, Рине понравится. Я помогу ей тебя забыть. Обещаю! Долгими и сладкими ночами вытравлю тебя из её памяти, как таракана!
Молча скидываю вызов, задыхаясь от сдавливающей сердце боли.
«Этому не бывать», — раненым зверем вою в темноте. — «Не бывать!»
Остаток ночи провожу, по крупицам собирая компромат на жену Кшинского, но его явно недостаточно, чтобы вывести стерву на чистую воду: информация о прошлом этой женщины хорошо подчищена, и то, что в этом ей помогли, слишком очевидно.
Под утро голова становится чугунной. Смотрю на часы: начало шестого. Даю себе два часа на сон, чтобы спозаранку набрать Рину: я должен знать, что с ней всё хорошо, что ночь, проведённая под одной крышей с Киром, не принесла новых потрясений. Успокаивает лишь то, что в доме мелкая с отцом: каким бы холодным и бесчувственным он ни хотел казаться, свою дочь Петя любит.
Проснуться приходится немного раньше. Всему виной разрывающийся в монотонном пищании домофон. Продираю глаза, благо заснул внизу, не найдя в себе сил подняться в спальню, и сонной мухой открываю непрошеному, но очень настырному гостю дверь. А дальше всё как в тумане: люди в форме, наручники и одиночная грязная камера в отделении у чёрта на куличках. Ни телефона, ни адвоката — ни хрена! Я как неопытный юнец попался на крючок: весь этот спектакль с нападением на Рину был разыгран для одной цели — избавиться от меня!
Не знаю, сколько времени проходит с момента моего задержания: час, два, три… В любом случае часы взаперти в вонючей клетке тянутся мучительно медленно, полнейшая неизвестность напрягает, а от волнения за Рину
В кабинет к следователю я попадаю ближе к обеду. Молодой, зелёный — он с важным видом хлопает глазами, неспешно задавая стандартные вопросы: как зовут, что делал в такое-то время, знаком ли с Серебровым и признаю ли, что сломал пацану нос. Но на все вопросы у меня только один ответ:
— Я имею право на телефонный звонок.
Мобильный благополучно приземляется перед моим носом спустя минут двадцать безуспешного диалога: следователь явно не в курсе, кто я такой и что его ждёт, стоит мне покинуть казённые стены.
— У вас минута! – с важным видом заявляет тот, а я по памяти набираю Рину, чтобы рассказать ей про Снежану и убедить уехать с Макеевым.
Вот только разговор не клеится. Голос мелкой дрожит, а её вопросы наводят на мысль, что меня опередили в очередной раз. Она не даёт мне вставить и слова, делая для себя поспешные и явно неверные выводы. А я понимаю, что не могу ляпнуть лишнего, находясь под неотрывным буравящим взглядом следователя, а после и вовсе отключается. Чёрт!
— Дурак ты, Амиров, что ли? — ухмыляется дознаватель.— Нет, чтобы адвоката нашёл… Так он на бабу звонок спустил!
До скрежета стискиваю зубы, чтобы промолчать! В моём положении выступать — заведомо задерживать себя в этом гадюшнике. Да и что он понимает? Отсюда я и так выйду рано или поздно, а мелкая у меня одна.
— А как звонок-то требовал? — ухмыляется следак. — Как просил! Что ж, теперь поговорим, верно?
— Верно! — раздаётся сухой, слегка шепелявый голос Колиного адвоката, что из раза в раз вытаскивает меня из разного рода передряг. В цивильном костюме он стоит в дверях, прожигая в следователе дыру праведным взглядом, а затем поправляет на переносице очки и улыбается мне:
— Пять минут, Валер! — явно преувеличивает свои возможности юрист, начиная процедуру моего вызволения.
Спустя пару часов помятый, пропахший тюремной вонью, небритый и до безумия голодный я наконец могу подставить лицо проливному дождю, покинув пресловутый участок. Через дорогу замечаю знакомый чёрный гелендваген Горского и спешу к другу. Сажусь рядом на заднее сидение и не могу сдержать смешок, замечая, как Коля недовольно морщит носик, осматривая мою потрёпанную тушку с головы до ног. Сука! Он забыл сколько раз я забирал его с полицейских участков в своё время. Хотя неприязнь Горского к подобного рода заведениям понимаю: его жизнь никогда не была лёгкой и оставила на память немало шрамов.
— И как ты узнал, что я здесь?
Откидываюсь на спинку кожаного сидения, ощущая неподдельный кайф.
— Не поверишь, Кшинский позвонил, — Коля тоже усаживается поудобнее и улыбается. — Злой такой, забавный. Кричал, что прекращает с тобой работу. Психом тебя называл. Короче, повеселил.
— Тебе-то на кой чёрт звонил?
— Потерял тебя, — ухмыляется Горский, а потом вмиг становится серьёзным. — Не находишь странным?
— Понятно же, что не он меня сдал. Но всё равно, спасибо, что не бросил.