Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
Келда лежала на взбитых подушках, бледная как молоко. Ее темно-русые волосы взмокли и облепили лицо, на лбу блестела испарина. Я тронула ее лоб — горячо. Не похоже на обычную желудочную хворь, но проверить надо.
— Что с ней, Илва?
— Пока не знаю. Можете оставить нас одних? — попросила я.
Волнение матери передавалось и мне, а стоило бы сосредоточиться и хорошенько подумать. Эх, если бы при мне была чудесная книга!
За женщиной захлопнулась дверь, и я глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться. Смочила
— Илва? — беззвучно шевельнулись сухие губы, но лицо ее резко перекосилось, словно от боли, бледная как мрамор ладонь метнулась к животу. С ее губ сорвался тихий стон.
— Тебе больно? Где болит?
— Уходи, Илва… — она отвернулась к стене, но от моего взгляда не укрылись блеснувшие на темных ресницах слезы.
— Почему? Скажи мне, что с тобой, и я попробую тебя вылечить. Когда начало болеть?
Келда молчала, кусая губы, и болезненно морщилась, прижимая руку к животу и подтягивая колени. Нехорошая догадка червячком заползла в мою голову. Не спрашивая у нее разрешения, я откинула одеяло и замерла, увидев на тонкой, выбеленной рубашке пятна крови.
— Келда… Скажи мне, что у тебя просто лунная пора…
Тихий всхлип был мне ответом, слабая рука с полупрозрачной кожей безуспешно пыталась нащупать одеяло.
— Келда… — мне стало совсем нехорошо, но ее странное поведение лишь подтверждало мою догадку. — Что ты сделала?
— Уйди, Илва… Дай мне умереть…
— Не дам, — сказала я строго и повернула к себе ее безвольное лицо. — Говори, что случилось. Я ничего не скажу матери, но мы теряем время. Тебя надо лечить. Говори.
— Уйди… — она силилась высвободиться из моих рук, по ее щекам лились слезы.
Мне было жаль ее, но лекарь должен быть тверд, а иногда и жесток — так всегда говорила мне старая Ульва.
— Ты понесла дитя?
Слезы из глаз полились еще обильней, Келда зажмурилась что есть силы.
— Ты пила что-то? Мать говорила, ты ходила к лекарю — что он говорил?!
— Илва… Это был не лекарь. Я не могла показаться ему на глаза… Мне надо было… надо было…
— Где ты была?
— У ведьмы… Там, возле Старого Замка…
— Что она тебе давала?
— Какое-то зелье… Сказала, пройдет само, с первой лунной порой… Но оно не проходит…
— Ты истекаешь кровью. Мне надо осмотреть тебя, но здесь я не могу. Да и нужных трав у меня с собой нет. Я заберу тебя к себе.
— Нет… Оставь меня… Никто не должен узнать…
— Никто не узнает. Поверь мне. Я все устрою.
Я торопливо прикрыла ее одеялом, надежно подоткнув под перину, и выбежала из комнаты. Сухо, без лишней болтовни, велела перепуганной матери подготовить
— С ней все будет хорошо, но мне никто не должен мешать, — многозначительно произнесла я — так, чтобы несчастная женщина уловила в моем голосе намек на тайные колдовские обряды.
Крепким мужиком оказался возница — вот и хорошо, меньше любопытных глаз. Я зорко следила за тем, чтобы не сбилось одеяло и состояние девушки не выплыло наружу. Когда мы доехали, Келда вновь впала в забытье, но я уже знала, что делать — едва отослав возницу восвояси, раздула огонь в печи и поставила кипятиться воду для отваров.
Дитя, увы, было уже не спасти, но тут Келда сама постаралась, я ничего не могла поделать. Мне оставалось лишь спасать саму дуреху и гадать, что за отраву дала ей ведьма из Старого Замка. Я провозилась с ней до полудня, молясь духам неба и леса, чтобы ниспослали моим рукам верность, а глупой девице — возможность когда-нибудь родить здоровых детей. Несколько раз она вскидывалась и стонала, обводя мою избу безумными глазами, но я поила ее целебными отварами, и она вновь проваливалась в тяжелое забытье.
К обеду все было сделано, кровотечение прекратилось, жар понемногу стал утихать, а девица заснула спокойным сном. Пришлось тщательно выстирать все ее вещи, чтобы оставить мать в счастливом неведении, но едва я развесила их сушиться над печью и вышла во двор покормить кур, то услышала скрип ворот — нелегкая принесла Энги с кабаном за спиной.
Его обычно хмурое лицо было изгваздано в грязи, но сияло, словно молодой месяц в безоблачную ночь.
— Смотри, Илва! Какого хряка добыл!
Он свалил тушу прямо перед крыльцом и вытер вспотевший лоб перепачканными кровью руками.
— Угу, — выдавила я, лихорадочно соображая, что же делать.
— Еда есть? — Энги уверенно ступил на крыльцо и уже потянулся к дверной ручке. — Умираю с голоду. Клянусь волосатой задницей Создателя, съел бы даже куриное дерьмо в твоей стряпне.
Я загородила ему дорогу.
— Энги, стой.
— Что такое?
— Не входи.
Радость на его лице сменилась раздражением.
— Ты рехнулась, девка? Что значит — не входи? Это мой дом! — взревел он и попытался отпихнуть меня с пути.
— Энги! — взмолилась я и вцепилась в края его распахнутой на груди куртки. — Подожди.
— Да что там у тебя? — сердился он, пытаясь отодрать мои руки. — Или кто? Ну-ка, показывай, кого прячешь!
— Я не прячу, — вздохнула я, выпуская из ослабевших в железной хватке пальцев его куртку. — А врачую. Энги, молю, послушай меня. Тебе нельзя заходить сейчас домой. Хочешь, вынесу тебе поесть?
Он сердито насупился и запыхтел, но продолжал сжимать мои руки в своих грязных ладонях.