Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
Тень сомнения мелькнула в темно-серых девичьих глазах.
— А почему тогда он перестал ко мне ходить? — воинственно задрав подбородок, потребовала она ответа.
— Как же перестал? — еще больше удивилась я. — Вчера ведь он у вас был. Еле живой приполз посреди ночи!
— Вот именно! Был, но ко мне пойти не захотел! Сидел тут и пойло свое хлебал, пока мужики его взашей не вытолкали. Это ты его приворожила? Говори как есть, лучше по-хорошему!
— Будто нужен он мне! — от несправедливой обиды мои губы задрожали. — Хоть сейчас его забирай, оглоеда такого, со всеми потрохами!
— Что-о-о? — Мира едва не задохнулась при моих последних словах.
— А что? — возмутилась я ее предположению. — Каждый раз приходит среди ночи, топчется, будто стадо быков, громит все вокруг, бранится, хулит Создателя во все горло…
Мире, казалось, полегчало.
— Почему он ко мне больше не ходит, а? Скажи мне, почему?
Я пожала плечами. Обижать подругу своими домыслами я бы не стала даже под пыткой, а что там творится в голове у Энги — мне неведомо. Да и знать не хотелось.
— Может, с деньгами у него сейчас туго, — рискнула предположить я.
— Я ведь не прошу с него денег, — жалобно протянула Мира, шмыгнув носом, будто обиженная девчонка. — Может, у меня с ним все по-другому…
— По-другому? — не поняла я.
— Может, у меня с ним любовь… — снова хлюпнула Мира и тяжело опустилась на край кровати. — Ведь я же старалась… Ведь ему же хорошо было…
Мне стало так жаль бедняжку Миру, что я поборола брезгливость и пересела с кресла на кровать, рядом с ней. Приобняла за плечи и поспешила дать себе обещание, что непременно поговорю с Энги о Мире. Вдруг присмотрится к девчонке-то? Ну и что, что ее промысел у людей не в особом почете? Ведь если остепенится, замуж выйдет, детей нарожает…
…тогда мне придется идти из дому вон.
Я горько вздохнула.
— Может, еще одумается, — ободряюще сказала я.
— Ты поговоришь с ним, Илва? — в жалко утирающей нос Мире сложно было узнать недавнюю воительницу.
— Я-то поговорю, — я снова тяжело вздохнула, вспоминая, как один такой разговор между нами уже состоялся, — но он не особенно меня слушает.
Нащупав в поясном кармане платок, я заботливо вытерла подруге выступившие слезы.
— Может, он себе в деревне какую из девчонок присмотрел? — я постаралась деликатно отвести от себя удар.
— Не сунется он туда, — вздохнула Мира, — не любят его деревенские.
— За дезертирство?
— Мужики — да, пожалуй, за это. Бабы… те, кто постарше, девок от таких берегут. А девки-то считают его гордецом.
— Почему?
— Ты не знаешь? — Мира покосилась на меня темно-серым глазом, отобрала платок из моих рук и утерла нос.
— Нет, — призналась я, и во мне вновь разгорелось любопытство, — расскажи.
— Было это еще до того, как он покинул деревню. Нанялся в стражники к старому лорду Хенрику. Мечом-то он всегда горазд был помахать: первый меч ему еще старый кузнец выковал, отец Хакона. Деньги, небось, у матери тогда своровал…
Мне не хотелось думать так плохо об Энги, но я молчала, затаив дыхание.
— А там закрутил он любовь — и с кем, ты подумай? Ни в жизнь не угадаешь. С самой господской дочерью, леди Магдаленой.
— С сестрой Милдреда? — ахнула я.
— А
— Потеха? — я даже рот приоткрыла.
Мира, казалось, забыла о недавних слезах и даже повеселела.
— Я того не видела, это уж люди рассказывали. Глупить-то он всегда был мастак, так что охотно верю. Ходила молва, будто застукал Милдред сестру-то с прохиндеем нашим, да отцу все сказал. Лорд Хенрик крепко осерчал на Энгиларда и хотел было отдать его палачу, чтобы забил того кнутом на главной площади. Ну, а Энги возьми и скажи в бахвальстве, что тогда он потеряет самого сильного и ловкого из своих стражников. Что-де с ним по силе не мог сравниться никто из людей старого лорда, что он-де взбешенного быка на пастбище голыми руками останавливал.
Мира хихикнула, а мне почему-то было не смешно. Я вообразила себе отчаяние, охватившее тогда беднягу Энги: перед лицом позорной смерти и не такое ляпнешь.
— Милдред тогда и подсказал отцу устроить забаву на потеху людям. Поставили его в круг безо всякого оружия и выпустили к нему дикого тура, живьем изловленного охотниками. Лорд Хенрик тогда поставил условие: если Энгилард докажет свое бахвальство и одолеет тура голыми руками, тогда отпустит его восвояси.
Что было бы, проиграй Энги спор, даже спрашивать не стоило — любому ясно, что живым безоружный человек тот смертельный круг не покинул бы. Я с трудом осознала, что в ладони впиваются мои же собственные ногти, настолько разволновал меня рассказ Миры.
— И что? — тихо выдохнула я.
— А что? Живой ведь, как видишь. Тура он одолел, хоть и наподдал ему зверюга поначалу так, что вспорол штаны вместе с задом. Но уговор есть уговор: выпустили хвастуна, а напоследок подпортили ему шкуру парочкой плетей.
— За что? — возмутилась я, слишком живо воображая те давно минувшие события.
— За то, что возомнил себя парой, достойной дочери лорда. Еще и ославил девицу на все королевство, а ведь ее самому принцу в жены прочили.
— Отчего это лорд наших земель так угоден королевской семье? — со странным для меня самой недовольством поинтересовалась я.
— Это правда, любит старого Хенрика Его Величество. В одном из давних славных боев Хенрик ему жизнь спас ценою потери руки, а за то король пообещал спасителю скрепить их семьи священными узами брака. Магдалена, как старшая, была обещана принцу Арвиду, однако после такого позора ее наспех выдали замуж в Дальний Удел, подальше от людской молвы. Тогда король и предложил вместо сына свою дочь, принцессу Ингрид, в жены Милдреду. Да и тут не свезло… Впрочем, остальное ты знаешь.
Я задумалась почему-то не над горькой судьбинушкой детей лорда Хенрика и королевичей, а над тем, каково было Энги после того случая возвращаться с позором в деревню. Небось то, что он голыми руками дикого быка одолел, ему скоро забыли, а порванные на заду штаны наверняка стали местной легендой и предметом злобных насмешек от односельчан.