Лесной глуши неведомые тропы
Шрифт:
Ноги сами принесли меня к дому, в то время как голова была занята тяжелыми, парализующими мыслями. Лишь перед самым крыльцом я остановилась как вкопанная, глядя на то, как три мои курочки и петушок важно расхаживали в загороже, а четвертая, самая старенькая из них, нахохлившись, сидела на перевернутом полене.
Ведь Гилль был стар и немощен. А я дала ему столько отвара дурман-травы, сколько хватило бы на здорового солдата! Его слабое сердце, на которое он то и дело жаловался в трактире у Ираха, не выдержало силы
По моим щекам вновь рекой потекли слезы, и я упала на колени у крыльца, сорвав с головы платок и вцепившись себе в волосы. Какая же я дура! Как я могла не подумать о преклонном возрасте Гилля?! Я ведь и вправду убила его, хоть и не тем, что разрезала ему живот…
Не в силах сдержаться, я зарыдала в голос и согнулась в три погибели, уронив голову на крыльцо. И как меня теперь будет носить благодатная мать-земля?
Хлопнула дверь — видимо, до Энги донеслись мои громкие всхлипы и завывания.
— Илва? — встревожился он. — Что с тобой? Что стряслось?
— Я убила Гилля, — сквозь всхлипы, икоту и слезы попыталась ответить я. Замерзшие губы не слушались, и вместо слов получилось невнятное мычание.
Энги спустился с крыльца, приподнял меня и почти на руках поволок в избу. Внутри было тепло и приятно пахло грибной похлебкой. Энги заботливо вытряхнул меня из телогрейки, усадил на лежанку, сел рядом и принялся растирать мои замерзшие руки.
— Как это случилось? — глухо спросил он.
Всхлипывая и заикаясь, я выложила Энги все как есть, без утайки. Мне и самой необходимо было исповедаться, ведь сотворила я страшное своими руками — отняла человеческую жизнь, и этот камень никогда мне не сбросить со своей грешной души.
— Ирах прав, — выслушав мои сбивчивые речи, произнес Энги. Он потеплее укрыл одеялом мои ноги и обнял меня за плечи, прижимая к себе, — старик бы и так умер, и ты это знала. Ведь от него даже лекарь отказался. А ты просто хотела ему помочь. Или ты думаешь, что ты всесильна, как сам Создатель?
Я всхлипнула, с благодарностью прильнув к груди Энги и постыдно вытирая щеки и нос о его рубаху.
— Мне теперь в деревне и носа показать нельзя — проклинать будут как ведьму…
— И не ходи, — отозвался Энги, обнимая меня и поглаживая по голове, как прежде делал Ирах. Его сердце под моей щекой стучало ровно и спокойно, постепенно передавая успокоение и мне самой: хоть кто-то не стал меня винить и проклинать. — Вот пусть попробует еще кто-нибудь заболеть и позвать тебя для лечения. А ты не пойдешь больше — и пусть выкручиваются, как хотят. Ведь ты никому не обязана, а?
Я вдохнула и лишь крепче прижалась к Энги: от него исходила надежность и приятное умиротворение.
— Никто больше не придет, — вздохнула я, — кто захочет, чтобы его лечила убийца?
— Все забудется, Илва, — продолжал приговаривать Энги, баюкая меня у себя
— Хотела… да только все бесполезно. Только смерть несчастному причинила…
— Тебе бы у настоящего лекаря поучиться, — задумчиво произнес Энги над самым моим ухом, и мне показалось, что его губы легонько тронули мои волосы. — Ты ведь многое знаешь, и у тебя есть дар к врачеванию.
— Пустое, — всхлипнув, я утерла нос запястьем. — Я больше к этому ножу и не прикоснусь.
— Ты бы поела, — сказал он осторожно. — Я похлебку сварил.
— Не хочу, — меня едва не затошнило при мысли о еде.
— Совсем ведь ослабнешь…
Он попытался оторвать меня от себя, но я не далась, судорожно вцепляясь пальцами в рубашку Энги.
— Не уходи, — попросила я и закрыла глаза, слушая биение его сердца. — Не отпускай меня.
И Энги оставил свои попытки, еще долго баюкая меня в своих теплых объятиях.
Вынырнув из тревожного сна, я не сразу сообразила, где нахожусь и что со мной приключилось. Лишь несколько мгновений спустя живо вспомнилось все, что произошло — смерть Гилля, проклятия его семьи и утешение, которое мне подарили теплые руки Энги.
Осознав произошедшее полностью, я поняла, что и сейчас лежу в его объятиях — на его плече вместо подушки, прижавшись лицом к груди. А Энги примостился на самом краю моей лежанки и все так же гладит меня по спине. Я смущенно высвободилась из уютных объятий и села на постели, пригладив выбившиеся из косы волосы. За окнами было уже совсем темно, горница освещалась лишь бликами догорающих в печи углей. Энги, освободившись от меня, поспешно поднялся с лежанки и отступил к столу.
— Долго я спала? — сгорая от стыда и стараясь не встречаться с ним взглядом, спросила я.
— Недолго. Выспалась хоть? Ты и во сне пыталась плакать.
Может и так, но чувствовала я себя гораздо лучше. Вслух ничего не ответила, лишь кивнула. Энги, прихрамывая, подошел к печи, подбросил дров и заново раздул огонь, а затем поставил сверху остывший котелок с похлебкой.
Я вздохнула, поправила на себе одежду и поднялась. Но тут же пошатнулась и оперлась о край стола — в голове нехорошо закружилось.
— Тебе надо поесть, — сказал Энги, скользнув по мне взглядом. — Два дня уже не ешь, себя изводишь. Если не станешь есть сама, привяжу тебя к стулу и буду кормить силой.
— Хорошо, — я не стала спорить, чувствуя, как от голода и вправду нешуточно сводит желудок. — Но сначала мне надо смазать твою ногу.
Он усмехнулся:
— Тебе дай только кого-нибудь полечить. Несладко мне с тобой придется.
Но на лежанку все же послушно сел и терпеливо наблюдал, как я смазываю зашитую и слегка воспаленную рану целебной мазью.