Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
– Господин?
– Соня, - сказал Анну, осознавая запредельную степень глупости ситуации, - я подумал... Ты, наверное, отчаянно устаёшь, ты же работаешь один за целую толпу... Я мог бы попросить местных...
– Нет, - поспешно ответил Соня. На миг на его лице отразился настоящий ужас.
– Не надо, господин. Я не устаю. Я в порядке.
– Ты что?
– удивился Анну.
– Ты хочешь избавиться от меня?
– тихо спросил Соня, быстро взглянув на Анну и тут же опустив глаза.
– Я тебе отвратителен? Или - так приказал Львёнок Льва?
Анну вдруг стало очень
– Соня, - сказал он, - ты меня боишься? Или - просто ненавидишь? Я же, кажется, не бил тебя ни разу... и... послушай... я не собираюсь над тобой издеваться.
– Чего ты хочешь, Львёнок?
– спросил Соня совсем уж тихо, еле слышно.
– Скажи, я сделаю.
– Я всё время думаю, что ты тоже Львёнок, брат, - вырвалось у Анну помимо воли.
– И что ты - Львёнок Льва, и что ты - ты ровесник Эткуру, да?
Соня медленно нагнулся, поставил корзину на пол и выпрямился. Его татуированное лицо показалось Анну безмерно усталым.
– Зачем ты это говоришь?
– спросил Соня, словно через силу.
– Ну зачем? Чего ты добиваешься? Хочешь заставить меня плакать? Орать? Проклясть вас всех? У тебя не получится, я думаю. Я же раб, бестелесный к тому же - у меня нет ни гордости, ни злости...
Анну заставил себя смотреть прямо и проговорил, преодолевая мучительный стыд:
– Мне кажется, с тобой... несправедливо обошлись с тобой, вот что. В чём ты провинился, а, Соня? За что тебя... с тобой... за что, короче?
– Тебе важно?
– Соня чуть пожал плечами.
– Лев велел Тэкиму позвать меня зачем-то, а тот то ли забыл, то ли нарочно не передал... Я не пришёл, Лев разгневался, послал за мной бестелесных наставников - я спал. Вот и всё. Я - Соня. Я сплю, когда Лев приказывает действовать.
– Ты был ребёнком тогда?
– Да. Думаю, да. До Поры было далеко. Послушай, Львёнок... можно, я больше не буду говорить об этом? Я не считаюсь братом. Я считаюсь рабом. И это к лучшему, наверное...
– Почему?
– спросил Анну, у которого вполне физически, как свежая рана, болела душа.
– Мне больше нечего терять, - сказал Соня спокойно.
– А Львята - каждый из них - они могут потерять так много, что даже отрезанная рука со стороны покажется сравнительно малой потерей. И потом... меня больше не предадут - меня уже предали.
– Я решил, - вырвалось у Анну.
– Я не могу считать тебя рабом, брат. Я попрошу тебя у Эткуру - в подарок или куплю - и ты... я не буду считать тебя рабом. Ты сможешь уйти, если захочешь. Или - ещё что-нибудь. Короче, ты будешь свободен, брат.
Соня издал странный звук - то ли смешок, то ли сдавленное рыдание.
– Брат... Ты - странный человек, брат. Куда же я денусь... Я уже отравлен этим. Думаешь, можно десять лет пробыть рабом - и остаться человеком? Или - быть бестелесным и остаться... несгоревшим?
Анну смешался.
– Попробуем...
Соня чуть усмехнулся.
– Ты армии в бой водил, Анну - а временами похож на ребёнка... Послушай, Львёнок, а может, ты просто смеёшься надо мной? Чтобы рассказать Эткуру, а? И посмеётесь вместе...
– Послушай, - пробормотал Анну сквозь судороги стыда, - я... не люблю зря мучить людей,
Соня поднял с пола корзину.
– Я верю, - сказал он просто и беззлобно.
– У тебя по лицу видно. Если ты меня купишь - или если Эткуру подарит меня тебе, брат - я буду тебе служить. Идти мне всё равно некуда... а ты... ты, как говорится, добрый хозяин, брат.
И ушёл в покои, оставив Анну наедине с чувством моральной горечи, какой-то острой, жгучей неправильности и непоправимости. Анну решил, что надо выйти на воздух, чтобы свежий ветер ранней северной весны выдул стыд и раздражение; ему страстно хотелось видеть Ар-Неля и слышать его голос - как хочется приложить холодное стальное лезвие к горящему ушибу.
Анну впервые задумался о том, насколько его изменила Кши-На. Он не мог понять, лучше стал или хуже, сильнее или слабее - но отчётливо осознавал: эта перемена фатальна, как смерть, она - навсегда. Большую часть из того, что казалось естественным, обычным, нормальным - он уже никогда не сможет так принимать.
А самое ужасное - Анну больше никогда не подумает, что Лев Львов непогрешим.
Анну вышел из покоев и направился к Главной аллее.
Утро выдалось очень ясным и холодным; остатки подтаявшего снега, пропитанного дождевой водой, покрылись тонкой корочкой льда, как засахарившийся мёд, и холодное солнце остро сияло в небе, совершенно чистом и ослепительно голубом. Мир источал свежий и острый запах - мокрой земли, стылых растений и ещё чего-то терпкого. В парке Государева Дворца было многолюдно: мимо деревьев без листвы, похожих на клубки сухих прутьев, из которых рабы плетут корзины, и кустарника, голубовато-сизого, пушистого, с длинными острыми иглами вместо листьев, прогуливались, разговаривая между собой, важные особы из Прайда Барса и роскошные женщины. Анну решил, что в такую славную погоду Ар-Нель наверняка вышел осмотреться и поболтать со знакомыми, и отправился его разыскивать.
Разодетые язычники кивали и улыбались; Анну никак не мог привыкнуть к этим знакам внимания, казавшимся не ритуальными, а непринуждённо дружескими - ему, врагу, чужаку, иноверцу. Их никто не принуждает улыбаться, думал Анну, зачем они это делают? Глубокие поклоны или падения ниц были бы понятнее и легче, чем эти улыбки - эффектные жесты было бы гораздо легче объяснить. Кланяться - приказали; а улыбаться - кто прикажет? И - кто такой приказ исполнит? Падать ниц можно и с ненавистью на лице...
– Привет, Уважаемый Господин Посол, - окликнул его белёсый коротышка по прозвищу Маленький Феникс, любимчик Снежного Барса.
– Хотите взглянуть, как у нас на севере пробуждаются деревья?
Анну хмыкнул.
– Послушать язычников, так деревья - живые твари, - сказал он без малейшего, впрочем, раздражения: к выкрутасам местного разума, в конце концов, привыкаешь.
– Если так, то им тяжело спать стоя!
Компания молодых людей, окружавшая Маленького Феникса, рассмеялась.
– Конечно, живые, - кивнул Феникс.
– Они ведь рождаются, растут, приносят плоды, стареют и умирают - разве это не свойства живого существа?