Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
Юу вскидывает в воздух сжатый кулак, как лянчинец. Волчица, чьего лица я не могу рассмотреть, взмахивает руками, как земная девчушка в восторге. Кажется, всем хочется что-нибудь выкрикнуть от радости - но все молчат, и верблюды нашей маленькой армии скользят над песком плавно и бесшумно, как привидения.
От холмов, где мы ждали известий, до города наши отдохнувшие верблюды долетают, максимум, за десять минут - и гонят их, не жалеючи. Верблюды достигают почти лошадиной скорости - но их бег тише, чем лошадиный: слышен только глухой топот множества ног, поглощаемый песком; сбруя
Ворота распахивают перед верблюдом Анну - и из ворот вырывается рваный и яркий свет живого огня.
На площадке перед воротами, под поднятой решёткой, освещённые пылающей в нескольких бочках смолой, нас встречают вооружённые люди. Их куда больше, чем я ожидал. Их лица, покрытые татуировкой, полунагие тела в крови и чёрном орнаменте клановых клейм - всё это похоже на массовку к историко-приключенческому фильму о земных дикарях, только фигуры уж слишком тонки и гибки для землян. Зушру подходит к верблюду Анну, убирая в ножны кривой меч с золочёной рукоятью. С ней - две наших волчицы; на опухшем юном лице одной - свежая наколка, но я почему-то её узнаю, видимо, по непреклонно-упрямому выражению мрачных глаз.
– Где они?
– спрашивает Анну.
– В аду, - отвечает Зушру лаконично.
– Ох, нет!
– вырывается у Эткуру.
– Это же... наши! Братья...
– Мне они были не братья!
– режет высокая плотная татуированная девица.
– И ты выбери, Львёнок: либо тебе Анну брат, либо те, что во Дворце сидят, поджав хвост...
– Хватит болтовни!
– приказывает Анну.
– Вперёд!
Чангран - город большой. Стены возвышаются над нами в два яруса, второй нависает над мостовой, знойными днями создавая благословенную в здешнем климате тень; между вторыми этажами домов - узкая полоска звёздного неба. Едем, как в ущелье. Верблюды умещаются в лабиринт между стен по четыре в ряд. За армией с лязгом захлопываются ворота. Пешие - рабы и рабыни города - бегут за нами с факелами и мечами.
– Что это, Творец милостивый?
– вопрошает чья-то голова, некстати высунувшаяся в окошечко калитки.
– Настоящий Лев, настоящий Творец!
– рявкает наш волк в ответ.
– Спи, брат, а то не уснуть бы тебе навеки!
Пеший ночной патруль сталкивается с нами на подлёте - в переулке двум отрядам не развернуться:
– Кто едет?! Велик Творец над нами!
– Вернулся Лев!
– чеканит Шуху, как отзыв на пароль.
– Наш Лев - во Дворце!
– в голосе волка слышится, скорее, страх, чем негодование.
– Тискает бесплотного военного советника перед сном!
– неожиданно звонко и насмешливо выдаёт девичий голос.
– Какая сука это сказала?!
– Прочь с дороги, пёс - будущее идёт!
Грохает выстрел - и клинки вспыхивают отсветами факельного пламени. Трубно вопит раненый верблюд - и раненый человек выдыхает проклятие своему сопернику. Верблюды, посылаемые вперёд, сминают и топчут патрульных. Кто-то кричит: "Братья, да как же это!.." - и крик обрывается на вдохе. "Анну это, Анну!
– раздаётся панический вопль.
– Анну проклят Творцом!" - и высокий сильный голос женщины
– Ой, псы!
– В сторону, мразь! Лев идёт!
Мой верблюд наступает на мягкое, фыркает и несётся дальше. Марина где-то впереди - а рядом со мной Ри-Ё и Кирри, их глаза горят. Элсу кричит под самым ухом: "В преисподнюю, в преисподнюю!", - секунду я вижу ярко освещённое нервное лицо Ви-Э и отблеск на её мече, потом мимо меня проносятся волчицы верхом. Мир сыплется на части - подозреваю, что качество записи - ни к чёрту.
Базарная площадь - благословенное свободное пространство. Здесь есть, куда отступить, есть, откуда стрелять, и есть, за чем укрываться - из хорошенького павильона из реечек и пёстрой ткани в нас палят из пистолетов. Татуированная девочка швыряет в павильон факел прежде, чем ей успевают приказать или запретить - сухое дерево и ткань вспыхивают тут же, сверху донизу.
Дикий вопль втыкается в душу.
– Анну, Анну, я за тебя!
– кричит дворцовый волчонок и бросает пистолет.
Верблюды сносят лотки под навесами; в меня летит что-то круглое и тёмное, я шарахаюсь - но это не голова, а какой-то плод, который раскалывается на брызнувшие части. "Братья, братья - не надо!" Под ноги верблюдам кидаются обезумевшие куры из опрокинутого вольера. "Мама!"
– Смерть Анну! За Льва Львов!
– Анну - Лев! За будущее!
– Будь прокляты богоотступники!
Волки ломают двери лавки оружейника - и двери вдруг распахиваются. "Братья, возьмите всё - детей оставьте!" - оружейника отталкивают с дороги. Рыдает женщина, лязгает металл, что-то падает и сыплется.
Что-то горит. Вопли. Треск дерева.
– Будьте вы прокляты!
Я окончательно перестаю понимать, что происходит - стараюсь только не путаться у бойцов под ногами, но наши, кажется, всё понимают отлично. В их действиях чувствуется торопливая деловитость - я вижу, как Анну одним жестом посылает группу бойцов к горящему строению, как они выбивают двери и выламывают решётки на окнах. Люди вываливаются наружу, задыхаясь и кашляя - бог мой, женщины!
На них - дымящиеся лоскутья. Девчонка, выкашливая душу, падает на колени - косички шаоя рассыпались по голой спине. Крыша рушится с треском - если внутри кто-то остался, то они пропали.
Рядом со мной из темноты и общей неразберихи возникает неожиданная группа очень юных мальчишек с косами и тёмными мулатскими мордашками нори-оки - Кирри спрыгивает с верблюда, они окружают его, тормошат, расспрашивают - я не понимаю. Язык нори-оки, слишком примитивный, с незнакомыми корнями - им надо заниматься отдельно...
Город вздрагивает от пушечного выстрела. И - ещё раз. И ещё. И нори-оки зачарованно смотрят в небо, а волчица говорит у меня за спиной:
– Дворцовую стражу подняли по тревоге.
Чангран воняет гарью - сгоревшим деревом, мясом и тряпками.
К Анну подходит Марина. Её лицо вымазано копотью, она вкидывает церемониальный вассальский меч Кши-На в ножны, говорит:
– Дорогой Львёнок, вам необходимо взглянуть туда, - и показывает на крышу дома, почти вплотную прижавшегося к базарным рядам.