Лестница в небо
Шрифт:
Кодама отшвырнул пакет и сжал кулаки.
– Ты пришел напомнить мне о Бофу? Себя в это мордой тыкай! Я знаю, в чем виноват и с чем мне жить дальше, а ты смог уразуметь, сколько дерьма ему сделал?
Мид насмешливо дернул головой.
– Говори, что хочешь, мелочь. Я-то не так виноват, как ты. С минуты на минуту сюда припрутся твои дядюшки, чтобы вернуть тебя домой. И будешь там сидеть под их горькими взглядами…
– Не буду! – перебил его Кодама и отвернулся. – Они меня не найдут.
–
– Дались мне твои секреты, как собаке пятая нога! Засунь их знаешь куда себе!
Миднайт одним прыжком оказался рядом с Кодамой и опрокинул его на крышу.
– Бофу жив, – тихо выдохнул он и помчался прочь.
Кровь хлестала на руки каким-то бесконечным потоком, как в фильме ужасов, пробиваясь сквозь бинты и неумолимо отсчитывая вместе с секундной стрелкой упущенное время.
«Донни, сделай, сделай хоть что-нибудь!» орал он сам себе, пережимая глубокую колотую рану.
Он никогда так не боялся смерти, как в этот миг, молясь всем и сразу.
«Пожалуйста! Пожалуйста! Мне надо еще минуту… две… не больше… прошу!.. Сделай же хоть что-то! Сделай, Донни!»
Когда такое кричали братья, Дон раз за разом судорожно кивал и огрызался на них, чувствуя всеми фибрами души их за спиной. Их поддержку, их дрожь, их руки, готовые поддержать, их силу, желание разделить все, их любовь.
А сейчас он был один.
Совершенно один и никто не мог помочь запихнуть кровь обратно в тело и удержать там жизнь.
Она выскальзывала из пальцев, проливаясь на пол глянцево-красным и лишая такой нужной веры в себя самого.
Донни падает на пол, снесенный ударом и тяжестью, придавившей к полу.
– Я же сказал тебе, Ди… вот сказал же…
Перед глазами белым-бело, и только золотится край оправы у самого зрачка.
– Безобидная игрушка… как… же…
С коротким визгом у них над головами прыгает Миднайт, швырнувший на пол нож, которым только что пропорол родного брата.
– Винс! – визжит он, прижимая к себе Донов планшет. – Винс! Ты сам виноват… сам! Ты зачем влез? Откуда только взялся?! Это не я… не я сделал…
И вылетает прочь из гостиной.
– До…гоняй…
Донни чувствует, что рука Юки отпихивает его в сторону.
– Быстрее…
Слова падают реже, чем капли на ковер, и они так тяжелы, что прибивают к месту.
Донни смотрит и смотрит на лежащего рядом Юки, под которым расползается красная лужа, с пугающей скоростью становясь все больше.
– Да стой же ты! – Донни замотал головой, продолжая бессмысленно зажимать рану. – Пожалуйста, стой же… куда ты…
Юки вдруг приоткрыл глаза и улыбнулся ему одним уголком посеревших
– Донни… Ди… они же нашли … нашли Ёдзи, да?
– Да, да, нашли все, – Дон закивал, не решаясь поднять глаза от раны, которую продолжал упрямо пережимать и бинтовать. – Ты только не шевелись, только вот дыши по чуть-чуть, и все хорошо будет…
– Конечно… – Юки медленно перехватил его руку. – Конечно, Ди… не буду… ты только присмотри там… в лаборатории в твоей…
Он закашлялся и замолчал.
– Юки! – Донни схватил его голову перемазанными в крови руками и приподнял с пола. – Юки! Смотри на меня! Ты обещал, помнишь?! Ты обещал мне!
Рядом тихо заплакал Майки, примчавшийся на грохот и крики, а Дон все встряхивал и встряхивал тело Юки и орал сам себе, как заклинание.
«Я смогу! Я сделаю! Я всегда мог!... Донни, хоть что-то… сделай… сделай… да сделай же!!»
– Ди… там жаба моя… ты присмотри за ней… я хотел сетчатку пересадить, чтобы Й’оку глаза вернуть потом… он же ослеп уже, наверное…
Донни уперся лбом в висок Юки, глотая вдруг хлынувшие из глаз слезы и продолжая зажимать рану.
– Не надо… – умоляющим шепотом проскулил он сквозь зубы. – Не надо, Боги, если вы есть. Кто сказал, что им тут нет места лишь потому, что они не родились, как мы?.. Юки… Юки, слушай… какая сетчатка? Кадзэ же в живых уже нет… Юки…
====== Невозможное ======
– Мастер… сэнсэй…
Из глаз просто неудержимым потоком льются слезы, хотя маленький Донни изо всех сил размазывает их по теплым ладоням, в которые уткнулся лицом, в безумной надежде, что вот сейчас эти руки смогут все исправить.
На полу валяются черепки большой вазы, склеенной из кусочков стекла и картона с нарисованными маками.
Он так долго ее делал, так старался, чтобы вот в этот день подарить своему Учителю…
Вошел в додзе, улыбаясь, встретил родной взгляд отца и побежал к нему, прижимая к себе свое творение…
– Я Вам ее делал… я хотел… а там порожек…
Сплинтер ласково гладит умную голову сына и едва заметно улыбается ему, стараясь утешить.
– Ваза не главное, малыш, главное для меня – твое внимание и устремления. Ты сможешь сделать другую. Ты всегда сможешь добиться желаемого, и это самое важно.
И теплые родные руки обнимают, даря успокоение…
Дон понял, что лежит головой в ладонях отца, как в детстве, и судорожно выдохнул, еще крепче зажмурив глаза.
Сплинтер тихо что-то говорил на японском, поглаживая его по щекам большими пальцами и склонившись к самому уху.
«Юки, – мысль размазано и нечетко обрисовалась в мозгу, заставив сжаться в клубок, подтягивая колени к груди. – Юки…»
Он попробовал сесть, шатнулся, увидев странно накренившийся потолок, и был подхвачен за плечи.