Лестница в небо
Шрифт:
«Просто не верил…»
Подтянув колени к груди, Кодама медленно встал и уставился в небо.
«Сам проживу. Плевать на всех. Ты меня бросил, Бофу! Ты же мог… мог выбраться и выжить!»
Рассвет загнал его на чердак большого дома, куда Кодама затащил коробку от холодильника и забрался в нее, надеясь заснуть.
«Буду тут жить. Дом не сложно устроить. И плевать на всех. Сам справлюсь, сам все сделаю. Один проживу!»
У него болела голова и разбитые руки, гудели ноги от бесконечного
Он хотел домой.
Отчаянно стыдясь себя самого, хотел заползти под бок к дяде Лео или лучше к дяде Рафу, сжаться там, спрятаться от чувства вины, терзавшего душу и мозг, и забыть.
Пусть бы этого не было!
Пусть бы он не знал, что Бофу умер по его вине.
Лучше бы верить, как дураку, в сказки о лунной дорожке и далеком путешествии, которое будет когда-то.
Уже сворачиваясь клубком и закрывая глаза, Кодама вспомнил, что коробка была самым первым, что он узнал в своей прошлой жизни. И в этой новой, самостоятельной, тоже стала первым домом волей случая или насмешкой судьбы.
Там, во «вчера», была большая, душная и темная, куда его запихнул Бакстер Стокман, чтобы никто не нашел.
Он был в ней совсем один, и у него ничего не было, кроме запаха картона, голода и темноты, пока кто-то не открыл коробку, и в нее не попал свет.
Он привык пугаться каждого движения крышки, потому что ничего хорошего за этим никогда не следовало, и настороженно выглянул, чтобы хотя бы знать, что с ним на этот раз сделает злой Волосатый Бог этого места.
Но вместо мерзкого «хи-хи, детка» на него молча посмотрело что-то большое и синее. Удивленное. Теплое. Родное.
Его захотелось обнять и прижаться крепко-крепко. Оно не было злым – это уж точно.
Отпихнув крышку, он вылез и увидел лицо.
Родное оказалось таким же зеленым, как он сам, только взрослым и сильным, и у него были огромные теплые глаза.
Большая ладонь осторожно обхватила и подняла, прижимая к жестким пластинам на груди, но не делая больно.
«Это Настоящий Бог. Это мое тепло. Это теперь мое».
Кодама обхватил себя руками, уткнувшись носом в серую кофту, и тихо заскулил, чтобы не зареветь уже в десятый раз за эту бесконечную ночь.
Серый.
Он носил этот цвет, чтобы обрадовать Бофу, когда тот вернется. Он хотел стать таким же, чтобы им можно было гордиться…
Настоящий Бог оказался удивительным.
Он не только дарил тепло, но и принес то, что получалось есть. Сладкое, вкусное и много-много.
И он дал самое главное.
«Едзи».
И одеяло, и ласку своих рук, и тепло изнутри.
А потом забрал Едзи из коробки насовсем в большой дом и в свое сердце.
Кодама перевернулся на спину и вытер нос рукавом, уставившись сквозь чердачное оконце на светлеющее небо.
«Бофу, зачем ты умер?..»
Глаза слипались, под воспаленные веки словно кто-то песка насыпал. Он сам не заметил, как
– Бофу.
Не просыпаясь, Кодама протянул руку навстречу большой ладони и ощутил прикосновение теплых пальцев к своей руке.
– Раф, мы должны возвращаться, – Лео придержал брата за руку. – Днем опасно оставаться на поверхности.
Тот кивнул, но не двинулся с места, всматриваясь в чердачное окно соседнего дома.
Они выследили Кодаму около пары часов назад, но не стали догонять и приближаться, просто наблюдая издалека.
Парнишка, как ненормальный, носился по городу, размахивая руками, швыряясь камнями, и даже разбил несколько фонарей.
А потом угомонился, залез на чердак старого дома и больше не показывался.
– Ты иди, – Раф бросил на Лео короткий взгляд. – Я присмотрю тут, а вечером вернусь домой.
Брат постоял минуту, взвешивая эту просьбу, потом покачал головой, но возражать не стал. Отвернулся и прыгнул прочь.
Отчего-то Рафаэль знал совершенно точно, что никуда старший не уйдет, а будет болтаться неподалеку, оставаясь невидимым.
Он взобрался по стене на крышу и заглянул в чердачное окно.
В углу стояла большая коробка, неплотно закрытая сверху, и больше ничего не было.
«Дурак!»
Раф сел у стены и долго смотрел на нее, думая, как поступить.
«Домой не пойдет, и так ясно. Ему время надо, чтобы прижилось все внутри и успокоилось. Я бы вот на хер послал, полезь кто-то ко мне в такой момент с утешениями или душевными разговорами, и по морде бы еще выписал».
Откинув голову на стену, он прикрыл глаза, следя за ползущим по полу лучиком встающего солнца.
«Пусть успокоится немного, а потом поговорим уже. Кадзэ, ты бы, наверное, иначе сейчас поступил, да? И нашел нужные слова? Тебя не хватает… безумно».
«Отец и Мастер, я не знаю, с какой целью Вы присылали видео для Й’оку. Он долго смотрел эти записи, перематывая с конца на начало, словно что-то искал. Он делал, что я говорила, чем вселил в меня надежду, что скоро Ваш приказ будет исполнен».
Шредер отложил письмо и прикрыл глаза.
«Значит, все же начал шевелиться, когда понял, что не нужен тут никому, кроме меня. Не удивительно».
Он усмехнулся сам себе и вернулся к чтению.
«Уже три дня Й’оку не сдвигается с места и не реагирует на мои слова, словно не замечая, и я не знаю, что произошло. Клянусь, отец, для него сделано все возможное, но милосерднее было бы дать ему умереть, о чем пишу не впервые. Прошу Вас явить это снисхождение и разрешить мне прекратить его жизнь, пока он сам не изыскал способ, вопреки всем нашим стараниям. Видео он больше не смотрит, видимо, лишившись остатков зрения».
Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Warhammer 40000
Фантастика:
боевая фантастика
рейтинг книги
