«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
Шрифт:
В этот день я должен был заниматься бумажными делами. Летать не собирался, поэтому на службу прибыл в повседневной одежде. Пришел и не могу понять, что произошло. Весь штаб на ногах. Смотрю на часы – не подвели ли они меня. Зашел в кабинет заместителя комдива В.И. Туровцева. Ни Василия Ивановича, ни Мыхлика пока нет. Оба жили в Москве и нередко приходили на работу с опозданием, связанным с длинной дорогой. Встретил майора Онищенко, прозванного сослуживцами Кумом. Сюда он заглянул просто так. «Ты чего по тревоге пришел в шинели, а не в летном костюме?» – спросил он. «Я о ней ничего не слышал». – «Она была объявлена не совсем обычно, командующим, который на рассвете случайно оказался у нас, поэтому тебе, наверное, и не сообщили».
На рассвете В. Сталин поехал на аэродром Остафьево проводить одного
Подъехав к штабу, командующий приказал своему адъютанту майору Прохорову, одетому в кожаный реглан без погон, пройти внутрь и взять какого-нибудь офицера, знающего дорогу на Остафьевский аэродром. Адъютант этот числился в штате одного из полков дивизии помощником штурмана эскадрильи. Такой должности в штурмовой авиации фактически не существовало. Она была специально введена в 5-й гвардейской дивизии, чтобы кормить таких нахлебников, как Прохоров. Они получали летные нормы снабжения, а фактически находились в штабе ВВС MBO, выполняя работы, не связанные с полетами. В частности, Прохоров, помимо адъютантских обязанностей, являлся футболистом команды ВВС МВО.
Только он хотел пройти в помещение, как низкорослый часовой азиатской внешности, держа на груди автомат, преградил ему путь, сказав, что в штабе никого нет и посторонним сейчас без разрешения входить нельзя. Прохоров заявил, что он адъютант командующего и ему надо срочно пройти в помещение для решения одного вопроса. Часовой, недостаточно чисто говоривший по-русски, ответил: «Я никакой командующий не знаю, в штабе никого нет, вас не пущу».
Невзирая на запрещение, он решил, отталкивая часового в сторону, пройти самовольно. Тот взял автомат в руки, угрожая открыть огонь по адъютанту. На поднятый шум из помещения штаба вышел дежурный офицер-связист, младший лейтенант, очень исполнительный парень. Командующий, зорко наблюдавший из машины за происходящим, при появлении офицера с красной повязкой на рукаве не вытерпел, вышел из машины и, матерясь отборными словами, с гневом набросился на тихого, робкого, исполнительного офицера: «Это так вы командующего встречаете!» И тут же наотмашь ладонью ударил дежурного по щеке.
Громко крича, спросил у оробевшего офицера: «Где командир дивизии, где начальник штаба?» Дежурный ответил: «Командир дивизии за полчаса до вашего прибытия уехал отдыхать домой после ночных полетов в одном из полков, а начальник штаба еще не прибыл. По распорядку дня он должен быть к восьми часам утра». Нe дослушав офицера, командующий не придумал ничего другого, как объявить тревогу всей дивизии. Тут командующий увидел начальника штаба дивизии Рыжкова. Подойдя к нему, Рыжков начал что-то докладывать и свой доклад закончил стандартной фразой: «…начальник штаба полковник Рыжков». 3ло посмотрев на него, Сталин резко произнес: «Ты больше не начальник штаба». От этих слов Рыжков мгновенно побледнел, не зная, что дальше делать. Он отошел в сторонку в полной растерянности, не понимая, чем вызван гнев командующего.
Как только дежурный побежал исполнять команду, командующий сел в машину и поехал на аэродром. Очевидно, он хотел посмотреть, как будут действовать по тревоге полки и штаб дивизии. По дороге ему встретилась машина, в которой ехал Трихлеб, исполнявший обязанности командира полка. Командующий знал его. Он остановил свою машину, дав сигнал остановиться Трихлебу. «Знаешь дорогу на аэродром Остафьево?» – спросил он. Тот ответил утвердительно. «Садись ко мне в машину и показывай, а твоя тарабарка пусть идет за нами, вернешься на ней назад». Лимузин командующего шел со скоростью не менее ста километров в час. Трихлебовский же потрепанный «газик» больше шестидесяти давать не мог, поэтому сразу же отстал,
Между тем сигнал тревоги сработал. Она была объявлена в Подольске и Малине. По тревоге на свой КП, находившийся на аэродроме, прибыл комдив Карякин. Появился и еще не пришедший в себя Рыжков. По тревоге собрался личный состав дивизии и батальонов авиационно-технического обслуживания. Командиры и начальники штабов полков стали запрашивать у Карякина указания о варианте бомбовой загрузки, маршруте полета и обо всем остальном, что связано с выполнением предстоящей задачи. Карякин находился в полном неведении. Ему доложили, что видели командующего вместе с Трихлебом, что они выехали на машине за пределы гарнизона, но куда – неизвестно. В связи с неясностью обстановки Карякин дал распоряжение ждать дальнейших указаний и всем быть в готовности.
Время идет. Ни командующего, ни распоряжений от него. Минут через сорок в диспетчерской по перелетам раздался телефонный звонок. Звонил Трихлеб. Карякин спросил у него: «Где командующий и к чему надо готовиться? Мы ждем распоряжений, дивизия поднята по тревоге». – «Да какая там тревога, – смеясь, произнес Трихлеб, – я ее отменяю». «Как отменяете?» – последовал недоуменный вопрос Карякина. «Вполне серьезно говорю, тревогу можно отменить. Мне надо как-то выбраться отсюда. Машины моей нет, может, самолет за мной пришлете? Как прибуду, расскажу, что произошло». Вскоре Трихлеб прилетел на спарке и объяснил Карякину, почему он набрался смелости дать отбой боевой тревоге, а заодно рассказал, как ехал с командующим. Сталин после выезда из гарнизона был спокоен, вроде бы ничего и не произошло. По радиотелефону переговорил с женой, попросил ее минут через сорок приготовить кофейку.
«Когда подъехали к въездным воротам на аэродром Остафьево, спросил у меня: «Тебе есть на чем вернуться назад?» Я ответил, что есть, рассчитывая на свой «газик». Поблагодарив меня, сказал, что дальше его сопровождать не надо, и высадил из машины. «Газика» моего все не было. Простояв минут 20–25, вижу, как снова появилась машина командующего. Проводив друга, он возвращался домой. Он явно видел меня, но проскочил мимо, не остановившись.
О том, что он объявил тревогу в дивизии, наверняка уже забыл. Поняв, что машины я не дождусь, пошел в диспетчерскую и позвонил вам. Когда вы спросили, как быть с тревогой, мне стало ясно, что ее можно отменить». Прежде чем принять такое решение, Карякин на всякий случай сделал запрос в штаб ВВС МВО. Там об этом, разумеется, ничего не знали и через некоторое время дали отбой. Начштаба всю первую половину дня находился в угнетенном состоянии, хотя и понимал, что командующий сказал это, будучи во взвинченном состоянии. Чтобы успокоить себя, позвонил на всякий случай начальнику штаба ВВС МВО генералу Простосердову и рассказал ему о визите Сталина в Подольск и под конец разговора спросил, что ему теперь делать. Простосердов проконсультировался с командующим и потом сам позвонил Рыжкову. Он сказал, чтобы тот не волновался, оставался работать, но в то же время предупредил, чтобы впредь к прибывавшим начальникам относились более внимательно. Вот так закончился этот инцидент. Он навсегда остался в нашей памяти, особенно для младшего лейтенанта-связиста, удостоенного чести получить пощечину от сына самого Иосифа Виссарионовича Сталина.
Месяца за три до этого уже был подобный случай. Конфликт произошел между Василием и командиром штурмовой дивизии, базировавшейся в Закавказье. О нем нам рассказал сам комдив полковник Малицкий, вызванный командующим в Москву по поводу длительной задержки с вылетом транспортного самолета Ли-2. Малицкий не являлся подчиненным Сталина, так как служил в другом военном округе. Но законы для Василия были не писаны. Он делал, что хотел, уверенный в своей безнаказанности. По его распоряжению для очередного кутежа с Кавказа на Ли-2 должны были привезти вино, фрукты, виноград и другие деликатесы кавказского происхождения. На следующий день самолет должен был вернуться в Москву, но тут резко ухудшилась погода, началась сильная гроза с ливневым дождем. Из-за этого самолет вылететь в тот день не смог, а ночью по причине отсутствия стартового оборудования для ночных полетов комдив его не выпустил. По той же причине не сделал он этого на второй и третий день.