«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
Шрифт:
Такого хамства Пстыго стерпеть не мог. Он схватил стрелка за шиворот и штаны и одним махом перебросил его через плетень в огород. Трушков, оправившись от встряски, потянулся к кобуре пистолета. И.И. увидел это и, памятуя о случае с Марченко, бросился бежать. Свидетелей происшедшего не было. Об этом мы узнали на следующий день от самого командира, который, собрав всех воздушных стрелков, стал песочить Трушкова. Ругал его так, как мог ругать, пожалуй, только он, используя весь словарный запас ненормативной лексики. Ругая, вел себя, как артист на сцене, улавливая реакцию присутствовавших на разборе. Короче, довел виновника до слез. Все ждали, чем для Трушкова закончится разнос. Воздушным стрелком он был хорошим, являлся ветераном полка, летавшим с командиром эскадрильи. Терять такого мастера
Я на разборе не присутствовал и узнал о нем от начхима полка Давида Григорьевича Шапиро, с которым был в неплохих отношениях. По возрасту он годился мне в отцы, имел богатый жизненный опыт и понимал толк в людях. Короче, был авторитетным человеком, к мнению которого прислушивались. Особенно он восторгался умением Ивана Ивановича метко и красиво высказывать свою мысль и прочил ему в будущем высокое служебное положение. Как показало время, Шапиро не ошибся – Пстыго стал маршалом авиации. Свое обещание, данное командиру полка, Трушков сдержал. В дальнейшем он не допускал нарушений воинской дисциплины. За боевую работу был награжден правительственными наградами. Когда ему напоминали о том случае, смущался и говорил «Было дело, дал маху по пьянке. Стыдно об этом и сейчас вспоминать». Несмотря на свою молодость, я всегда присматривался к тем, с кем общался, и критически оценивал их качества. Разумеется, не избежал этого и Пстыго. Сравнивал его с предшественниками, начиная с Цветкова, первого командира 951-го полка. Больше, конечно, сравнивал с Хромовым и другими командирами полков нашего корпуса, отзывы о которых слышал от знакомых.
У каждого из них были свои особенности, и все же в чем-то они были схожи. Но Иван Иванович – это уникум, о котором трудно рассказывать, его надо знать, служить с ним. Тогда будешь иметь представление об этом человеке. Таким ли должен быть командир полка? – спрашивал я сам себя. И ловил себя на мысли – да, именно таким, хотя и у него не все было идеально. Но без недостатков, как известно, людей не бывает. Полком он командовал около года. Этого времени вполне достаточно, чтобы всесторонне изучить своего командира. За это время я нагнал и даже обогнал его по количеству боевых вылетов. Теперь он не имел морального права называть таких, как я, зелеными юнцами, и он перестал так говорить, как только убедился в нашей способности эффективно выполнять боевые задачи. Хорошо зная, кто что собой представляет, он знал, как говорить с каждым.
Но главным было обеспечение боеготовности полка, способности выполнять поставленные задачи. Этому вопросу он уделял особое внимание. Иван Иванович учил, как надо воевать, как избежать неоправданных потерь. В отличие от своего предшественника учебе он уделял гораздо больше времени, соблюдая методическую последовательность. В результате вышестоящее командование перестало упрекать полк в недостаточно высоком качестве выполнения боевых задач.
Заметно снизились боевые потери. Правда, в это время летный состав уже имел боевой опыт, научился воевать, но заслуга командира в этом очевидна. Несмотря на накопленный опыт, он настойчиво продолжал его обобщать, разрабатывать новые приемы ведения боевых действий, перенимать все лучшее у других. Вопросу обучения летчиков он отводил первостепенное значение и уделял этому столько времени, сколько считал необходимым. Важным элементом боеготовности он считал поддержание высокой воинской дисциплины. Ей он уделял больше внимания, нежели Хромов, а если бы не делал этого, то количество нарушений в полку было бы значительно больше.
Период пребывания полка в Кшиве был богат на события, так как мы простояли там три с половиной месяца и не вели боевых действий. Поэтому я расскажу еще о нескольких происшествиях. Помимо катастрофы Филатова, в 1-й АЭ произошло еще одно летное происшествие. Во время учебно-тренировочного полета на спарке УИл-2 летчик Сукосьян с инструктором командиром эскадрильи Васильевым при заходе на посадку ухитрились сесть на самолет связи По-2, который стоял недалеко от посадочного «Т». Своими колесами «УИл» полностью срезал верхнее крыло По-2. Летчица, увидев, что ее самолет
Немало времени и усилий пришлось потратить Сукосьяну, чтобы успокоить девушку. Причину происшествия оба объясняли примерно одинаково. Виновниками были оба. Оправдываться не пытались. Сукосьян допустил ошибку в расчете захода на посадку, поэтому к посадочному знаку они подошли с большим недолетом. Васильев, устраняя неточность, дал газ. При этом они настолько разогнали машину, что она стала перелетать за «Т». Вследствие плохого обзора из второй кабины Васильев дал возможность совершить посадку проверяемому, считая, что Сукосьяну лучше видно, куда он садится. Степан действительно видел под собой самолет, но посчитал, что успеет над ним проскочить. Хотя вину за поломку машины сваливали на Сукосьяна, прямая вина лежала все же на Васильеве. Он, как инструктор и командир, согласно существующим положениям нес полную ответственность за безопасность полета. К счастью, при аварии никто не пострадал.
Неприятности на этом аэродроме были и у меня. С наступлением холодных дней, когда морозцем сковало грунт и замерзли лужи, решили немного переместить стоянку самолетов. При установке самолета на новое место я не придал значения смерзшейся земляной колее от колес и решил рулить через колдобины. Они-то и подловили меня. Хвостовое колесо – дутик, как мы его называли, – перекатилось через бугорок колеи, подпрыгнуло, резко ударилось о второй бугорок и продавило фанерное перо хвостового оперения. Инженер полка Перепелица доложил о поломке командиру, отнеся вину за поломку на мой счет. Иван Иванович решил наказать меня рублем.
В течение полугода каждый месяц начфин батальона, обслуживавшего полк, удерживал с меня 75 % стоимости ремонта, который длился несколько часов. Если учесть, что в марте я безвозмездно подписался на заем в Фонд обороны в размере трехмесячного оклада плюс уплата партвзносов, то станет понятно, что в результате на руки я получал гроши. Деньгами я практически не пользовался – высылал их отцу и сестре, студентке одного из московских вузов. После этого я с конца 1944 года и почти всю первую половину 1945 года денег им не высылал.
Эта поломка, случившаяся по моей вине, была единственной за двадцать лет летной работы. Прошло около двух месяцев с тех пор, как я потерял своего стрелка. Как-то в начале ноября выхожу я из нашей землянки, намереваясь пойти на ужин, и в наступивших сумерках вижу, как навстречу в солдатской шинели топает мой Федя. Уж не померещилась ли мне? Окликнул: «Как ты здесь оказался?» Без привычной улыбки отвечает: «Пришел с того света». Обнялись. Стал расспрашивать его. При этом не мог не заметить, что виновником происшедшего он считает меня. Пришлось рассказать, как все было на самом деле. Он все понял и перестал на меня обижаться. По дороге в столовую он рассказал мне о своих приключениях. Свой рассказ Федюша начал с того момента, как вылетел из кабины и оказался верхом на фюзеляже: «Сижу на фюзеляже. Потоком воздуха меня потащило к килю. Машинально схватился за него руками, но удержаться не смог. Мгновение – и я в воздухе. Долго не мог нащупать вытяжное кольцо парашюта. Наконец увидел: вот оно, большое, красное. С силой выдернул его. Кольцо в руке, но парашют почему-то не раскрылся. Что такое, неужели, как у Кравченко, перебит тросик? (О случае, происшедшем с генералом Кравченко, дважды Героем Советского Союза, мы тогда все знали.) Пока в лихорадке соображал, в чем дело, почувствовал на спине какое-то подергивание и тут же сильный удар. Бросил взгляд на купол. Вот он, надо мной. Еще несколько секунд, и я на земле».
В момент приземления над ним пронесся Ме-109. Раскрой он парашют на большей высоте, туго бы ему пришлось. Из самолета он вылетел на высоте не более 100–120 метров. Для раскрытия парашюта этого было мало. От гибели его спасло то, что самолет в этот момент шел в наборе высоты. Сорвавшись с фюзеляжа, он какое-то время летел вслед за ним по инерции, описывая кривую. Все произошло в какие-то секунды, а сколько пришлось пережить! Для Феди это был первый и последний прыжок с парашютом. В школе воздушных стрелков курсанты практических прыжков не делали, прошли только теоретическую подготовку.