Лето бородатых пионеров (сборник)
Шрифт:
Сны предков наших: что ни поколение – мука мученическая. Уж ладно мы, полумолодые: без войны да в сытости какой-никакой прожили. А старикам за что в который раз лихо испытывать? А деткам нашим? Нет, длится пытка, и на них ее хватит. И гуляет на весь свет сытая наглая Америка, сжирает эта двадцатая часть человечества чуть не половину мировых ресурсов, пакостит на 70 процентов среду земного общего обитания и малейшее ущемление аппетита своего принимает как страшную опасность. И ненавидит всем своим ростовщическим умом, пластиковой душой своею тех, кто смеет желать жить, кто не позволяет грабить свои земные богатства.
Адвокатская
Талонами их, дефицитом искусственным, рублем, обессмысливающим труд! Нет, и малым довольствуются, дурни, и нейдет из головы великая Русская держава, выбиваемая из-под ног.
Водкой их, пещерным уровнем медицины, выхлопными неочищенными газами, ядовитыми удобрениями, радиацией без права иметь счетчики Гейгера, тушенкой списанной, да лбами, лбами стукнуть! – пыхтит, старается «мировое сообщество», ищет и находит исполнителей сатанинских своих планов.
То и дело раздаются с концлагерных вышек предупредительные очереди, то и дело мордуют надсмотрщики изможденных людей идеологической дубинкой со свинцовой головой вождя на конце. Уходят, побитые, зализывают раны, но в глазах – непреклонность, и давно поняли каратели, что только смерть окончательно сломает этих людей. Духовная смерть через недачу воздуха России, через потчевание ядом утопизма в ярких западных обертках.
Но единственное государство в мире, задуманное и осуществленное на понятии совести, понятии, не имеющем аналогов в других языках, продолжает существовать в душе русского человека.
Более того: вызвать ностальгическое уважительное сочувствие умных представителей других народов бывшей России.
Более того: воспоминание о нем все живее в новых поколениях. Старые люди, помнящие дореволюционное время, со смешанным чувством страха, смущения, осуждением и гордостью глядят на внуков-правнуков, духовно выпрямляющихся при мысли о родине, еще не порабощенной. И – чудо! – «вспоминания» внуков-правнуков более живы и осознанны, нежели воспоминания стариков, окрашенные долгой духовной согбенностью да мифами о царской России, плодившимися из-под пера известных писателей. Писателей, выполнявших «социальный заказ» разрушителей, поощряемых постольку, поскольку они соответствовали требованиям «демократического диктата». «Спеклись» тогда в отчужденности от России, подогреваемой французскими гувернерами, немецкими профессорами и английской разведкой, ее высшие круги, промасоненное дворянство, «демократические» разрушители. И ныне их последователи готовы в любой момент искать Всечеловека.
Но, «задыхаясь» в атмосфере «национальной ограниченности» размером в шестую часть света и в тысячелетия, они
Но одно дело, что лепечут парламентарии и насквозь продажные СМИ, коим отведена роль мирового связного, «лепящего» образ народов и событий по заданным клише; а другое дело, о чем снова говорят в пивных Мюнхена, на кухнях Марселя или в горах Пиренеев. Народы бесправны: демократии есть наибольшая свобода манипуляций. Высшая форма правления для России… непроизносима, и оклеветана именно потому, что является наилучшей для ее народов, которые поймут это, как только достаточно хорошо подумают и будут Достаточно информированы.
Но все это останется экзотическими умствованиями, пока не будет осознан основной закон любого концлагеря: духовное порабощение. Сбить высокий строй души и мысли удалось и удается – вот в чем горе и ужас, и погибель полная.
Вслушиваюсь в голоса, живущие над погостами.
– Охохонюшки-хо-хо! Повыбирали больших людей, образованных, на все страны известные люди. А наш-то мужик: сам и дороги торит, и землю строит, и суд чинит. Один за все правительство отвечает…
– Слышать противно, как лодыри теперь рассуждать приучились. Коли добер, так, по себе судя, работу похерит вовсе; а коли зол, так кого-нито в палачи произведет, а сам глаза заплющит да на бархатах новых и разоспится.
– Из простых многие теперь в лодыри подадутся. Особенно, которые говорить горазды. Языку работа минуточка, а в одну такую минуточку на всю жизнь руки нежнеют…
– Я думаю, обидят нас. За себя постоять мы только сгоряча умеем…
– Как бы туману не напустили…
Как станет топор, словно девица, добер – не ждать с того топора ни работы, ни добра…
Слышишь и не знаешь, то ли покойники перекликаются, то ли живые. А и днем-то иной раз такие пустые глаза встретишь, что ясно: одна оболочка человеческая существует – уснули и душа, и разум.
Долгая дорога. Молчит водитель почти неподвижно – только вымпел треугольный болтается, кисточкой «разметая» дорогу, освещенную фарами. Темно снаружи, темно внутри.
Оглядываюсь. Сидят порознь трое мужчин, каждый свою думу думает. Лица не видны, только силуэты.
– Господа! – произносит вдруг статный бородач на заднем сиденье. – Я вынужден предостеречь соотечественников от создания собственного культа…
Вглядываюсь: придерживает правую руку… В белом мундире… Лица не разобрать, но лоб высок, лысина… Пятно темное на груди… Нет, не может быть!..
– Думский путь оказался гибельным для России. Я не сделал того, что был обязан сделать как подданный своего государя, как православный человек, как премьер-министр…
Столыпин! «Доизучался», – мелькнула мысль.
– И «левая», и «правая» оказались нераздельным разрушительным целым, направленным против державных основ Святой Руси. Яд либерализма, видимо, проник во все поры государства и достиг престола. Мое правительство несет ответственность за потакание революции, как это не может показаться странным в моих устах.