Летопись Третьего мира. Ч.3 Белое Критши
Шрифт:
Грудь медиума едва заметно поднималась и опускалась. Губы пересохли, кожа пожелтела, глаза, которые врачи проверяли на реакцию зрачка два раза в день, налились кровью и походили на демонические едва ли меньше, чем у Стижиана. Отслаивались ногти, облезала кожа. Глядя на Амита, один опытный врач, думая, что монах рядом с его кроватью уснул, спокойно и без лишних слов сказал:
– Парень не оклемается.
Над наследником дома Лоури колдовали не только врачи академии наук, но и самый известный во всей стране целитель, обучавший в свое время мастера Актомири, одного из монтерских преподавателей. Он несколько дней обследовал
Никто не мог понять, почему тело Амита не способно принимать энергию, почему тело продолжает отторгать что-то.
Когда в его палату заглянула Млинес, у Стижиана ёкнуло сердце.
Помимо Тео, он не видел ещё ни одного из своих мастеров, а Млинес - это не просто мастер. Не одному поколению монахов она была словно мать. Злобная, правда, и очень строгая, но именно она была тем, кто закалял умы учеников с самого детства, тем, кто мог быть и суровым, и заботливым учителем. В той или иной степени, все мастера стремились к этому, но одной только Млинес, может потому, что она женщина, удавалось в своих методах сочетать и кнут, и пряник.
Она вошла в палату и внутри Стижиана что-то сжалось. Он не знал, что именно, ведь с момента, когда он видел её последний раз, произошло слишком многое, так что он не мог знать, как себя вести.
Мастер подошла к замершему монаху и положила руку ему на плечо, в то время как на её лице стала расползаться не слишком радостная, усталая, но полная тепла улыбка. Молча, она потрепала рубашку на плече Стижиана и, когда её рука соскользнула, не произнося ни слова, мастер подошла к постели, где лежал Амит.
Положив ладонь на лоб медиуму, Млинес нахмурила брови и закрыла глаза, что помогало ей лучше слышать духов. По её обнаженным рукам побежали мурашки, словно она замерзла. Мастер несколько минут просто стояла, и с каждым мгновением брови её сгущались все сильнее.
Стижиан старался даже не дышать, боясь нарушить проводимый медиумом неведомый ему ритуал. Он не знал, но напряжение, коего в монахе накопилось слишком много, мешало Млинес сосредоточиться сильнее, чем если бы он разговаривал.
Она открыла глаза и убрала руку. В течение ещё какого-то времени она продолжала просто разглядывать пребывающего без сознания медиума, словно надеялась найти ответ на свои возникшие вопросы где-то на его разлагающемся лице.
– Линео рассказал мне, что с ним произошло.
– Наконец сказала Млинес, не поворачиваясь к Стижиану.
– Он уже здесь? Они приехали?
– Тут же спросил тот, но мастер пропустила эти слова мимо ушей.
– И высказал свою догадку. Я не отрицаю, что все сказанное им возможно, но...
Она приподняла тонкое, пахнущее порошком одеяло, чтобы посмотреть на едва кровоточащую рану в животе Амита.
– Я не понимаю. В нем нет тени. Это точно. Равно как в нем нет и сияния. В нем...
– Её лицо внезапно распрямилось, словно его до этого сводило судорогой, и внезапно она всем телом расслабилась.
– Такое ощущение, словно в нём вообще ничего нет.
Теперь она повернулась к Стижиану, и он увидел её лицо, на котором ожидалась грусть, ужас, может, печаль грядущей утраты, но вместо всего этого, оно
Глядя на неё, монах сначала было не поверил сказанному и усмехнулся, ожидая что та тоже улыбнется и примется разъяснять что с Амитом на самом деле, уверяя, что все будет хорошо.
Но нет.
– Что значит - в нем вообще ничего нет?
– Спросил Стижиан, резко изменившись в лице.
– Как это?..
– Я не чувствую его сосуда, Стижиан. Ты же понимаешь, что я подразумеваю под сосудом?
– Она пристально посмотрела в глаза монаха.
– Этого там нет.
– Но... Сердце ещё бьется!
– Воскликнул он сквозь наполненный слёзными нотками смех.
– И он дышит! Как вы можете утверждать, что... в его теле больше нет души?
– И продолжил хохотать, выпучив глаза.
– Тело живо.
– Мастер согласилась с этим.
– Да, живо. Но оно отравлено неведомым ни одному из целителей ядом, который мог парализовать мозг. Скорее всего, так оно и есть. Душа покинула тело, Стижиан.
– Мягко сказала она, стараясь произносить эти роковые для монаха слова как можно осторожнее, словно ступая по тонкому льду, под которым скрывалась пропасть.
Млинес протянула к нему руку, но тот отпрянул от неё, словно та была разносчицей скверны.
Вспомнив рассказ наставницы о том дне, когда Стижиана Ветру вели на костер, монахиня невольно вспомнила одну интересную и замечательную, не смотря на весь её ужас, подробность. Визы сказала, что в глазах её последнего ученика не было страха. Она говорила, что в его взгляде переплелось всё, что только может переживать человек, идущий на смерть, но в нем не было страха.
Медиум невольно подумала, что ей, несмотря на все прожитые ею годы, было бы страшно умирать. Но не из-за боли или чувства чего-то незавершенного, но из-за осознания того, что ты не знаешь, что будет дальше. Что будет с её душой там, в том, что многие предпочитают называть загробным миром?
Тогда в нем не было страха, но сейчас...
Два белых кольца в глазах монаха резко расширились, сделав белые линии настолько тонким, что их практически не было. Стижиана затрясло, по-настоящему затрясло. Млинес никогда бы не могла подумать, что этот человек, начавший видать самые ужасные виды в том возрасте, когда ещё даже на девочек не начинают засматриваться, может за кого-то так волноваться.
Это было не просто волнение, это был страх, но не за свою жизнь, и не за свою душу, а за душу того, ради кого Стижиан был готов пойти на многое. А возможно, и на всё.
За свою душу монах так не боялся.
Через минуту, когда Млинес показалось, что первая волна, походящая на волну отрицания, спала, она предприняла ещё одну попытку дотронуться до него. Монах не отпрянул: его глаза впились в лицо медиума так сильно, словно бы это по её вине Амит... находился в коме.
– Знаю этот взгляд.
– Она опустила руку и ухмыльнулась.
– Тебе понадобится время, чтобы смириться с этим, Во-Сен Ветру. Я похоронила стольких друзей, что даже не могу дать тебе совет как проще пережить утрату. Слишком уж привычно это стало.