Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец
Шрифт:
— Денег у нас будет как дерьма! — запальчиво крикнул русский. — Разве серебряная статуя святого Непомука в соборе не
весит три тысячи фунтов? Разве не лежат в монастыре капуцинов миллионы драгоценных камней? Или, может быть, не зарыт во дворце Заградки клад с древней королевской короной?
— На это хлеба не купишь, — отозвался голос дубильщика Гавлика. — Как это обратить в деньги?
— Ерунда, — возликовал мгновенно оживший лакей, — а на кой тогда городской ломбард! В общем, какие могут быть сомнения, когда речь
Вспыхнул ожесточенный спор — кричали «за» и «против»; каждый хотел высказать свое мнение, только рабочие с фабрик по-прежнему хранили молчание.
Когда шум немного улегся, один из них встал и степенно заявил:
— Все эти разговоры нас не касаются. Это все человеческие речи. А мы хотим слышать голос Бога, — он указал на Зрцадло, — через него с нами говорит Бог! Наши деды были гуситами, они не спрашивали «почему?», когда слышали приказ: биться насмерть. Мы тоже не ударим лицом в грязь... взрывчатки достаточно. Можно все Градчаны поднять на воздух. Мы ее добывали фунт за фунтом и прятали. Пусть он скажет, что нужно делать!
Воцарилась мертвая тишина; все взоры обратились к Зрцадло.
В чрезвычайном возбуждении Поликсена припала к отверстию.
Актер, покачиваясь, поднялся, но не произнес ни слова; она посмотрела на русского, судорожно сцепившего руки, — казалось, он изо всех сил старался пронзить лунатика взглядом.
Поликсене вспомнилось слово «авейша», и она сразу угадала намерение кучера — возможно, неясное для него самого: он хотел сделать актера своим рупором.
И у него как будто получалось: Зрцадло уже шевелил губами.
«Нет, этому не бывать! — Она не имела ни малейшего представления, как подчинить лунатика своей воле, только вновь и вновь повторяла: — Этому не бывать!»
Нигилистические теории русского только слегка коснулись ее сознания — ясно одно: чернь хочет захватить власть!
При этой мысли родовая кровь восстала в ней.
Верным инстинктом она сразу поняла скрытую суть этого учения: давняя мечта «слуги» вознестись до «господина» — переворот, другими словами. Поликсена от всей души возненавидела имена авторов этих идей: Кропоткина, Михаила Бакунина, Толстого, причисленного ею сюда же; она не знала, что все
они неповинны в столь грубом, превратном толковании их мыслей.
«Нет, нет, нет — я — я — я не хочу, чтобы это произошло!» — Она скрипнула зубами...
Зрцадло довольно долго покачивался из стороны в сторону, словно две силы боролись в нем, пока наконец третья, невидимая сила не решила их спор в свою пользу; однако первые извлеченные им из себя слова звучали неуверенно и как-то робко.
Поликсена чувствовала свой триумф: она снова, хотя все еще не окончательно, одержала победу над русским кучером. И о чем бы сейчас ни заговорил лунатик — она знала: это ни в коем случае не прозвучит в пользу ее противника.
Внезапно актер
— Братья! Вы хотите слышать Бога? Любой из вас станет Богом, как только вы в это поверите.
Одна лишь вера превращает человека в Бога, всякая вещь станет Богом, стоит только в это поверить!
И если к вам обратится Бог, а вы решите, что это человек, то вы унизите божественное до человеческого. Почему вы не верите, что можете быть Богом? Почему не скажете себе: «Я — Бог, я — Бог, я — Бог»?
Если бы вы в это поверили, то вера ваша помогла бы вам. Но вы хотите слышать глас Бога там, где нет человека, — хотите чувствовать Его десницу там, где нет рук. В каждой руке, сопротивляющейся вашей воле, вы видите человеческую руку, в каждом голосе, противоречащем вам, — человеческий голос. В вашей собственной руке вы видите лишь человеческую руку, в вашем собственном голосе — лишь человеческий голос, но не десницу Бога, но не глас Бога! Как же Бог откроется вам, когда вы не верите в Него, не верите, что Он всюду?
Вы считаете: Бог вершит судьбу, и в то же время хотите стать властелинами своей судьбы. Выходит, по-вашему, можно стать властелином над Богом и одновременно остаться человеком?
Да, вы можете стать властелинами судьбы, но только если поймете, что вы — Бог, ибо лишь Бог может быть властелином судьбы.
Если же вы считаете, что вы лишь люди, и отделены от Бога, и отличны от Бога, и другие, нежели Бог, то вы остались непреображенными и судьба стоит над вами.
Вы спрашиваете: почему Бог допустил войну? Спросите самих себя: почему вы ее допустили? Разве вы не Бог?
Вы спрашиваете: почему Бог не открывает нам будущее? Спросите самих себя: почему вы не считаете себя Богом? Тогда вы бы знали будущее, ибо сами были бы его творцами, каждый своей части, а по части, творимой им самим, всякий мог бы узнать целое.
Но вы остаетесь рабами своей судьбы, и судьба катится, как сорвавшийся камень, а камень — это вы, камень, сложенный из песчинок, и вы катитесь камнем и падаете камнем.
И как он катится, и как он падает, так и форма его преобразуется непрестанно в соответствии с неизменными законами вечной природы.
Камень не обращает внимания на песчинки, составляющие его тело. Как бы он мог иначе? Все, состоящее из праха, заботится лишь о собственном теле.
Раньше огромный камень человечества был рыхлым, беспорядочно составленным из песчинок различных цветов; только сейчас он начинает принимать форму, которой в малом обладает каждая отдельная песчинка: он становится формой одного гигантского человека.
Только сейчас завершается сотворение человека из глины и — вдохновения.
И «думающие», более трезвые, более разумные, — те составят его голову; а «чувствующие», мягкие, чуткие, созерцательные, — те будут его чувством!